Роман Днепровский - Юность Плохиша. О восьмидесятых – без ностальгии

На мой вопрос, почему Он здесь стоит, Чимид засмущалась и ничего толком не смогла ответить. А когда вечером я спросил об этом дедушку, он ответил примерно так:

– А это Монголия демонстрирует независимость от Совецкого Союза!

Больше дед не сказал ничего, да я и не спрашивал. Уже когда мы вернулись в Иркутск, и в одном из разговоров с родными всплыл этот эпизод, моя бабушка задала деду тот же самый вопрос – но, в отличии от меня, ей дед дал более развёрнутый ответ:

– Простые-то монголы «любят» Усатого не больше, чем мы. Просто, когда у нас «развенчали культ», Чойболсану из Кремля указали: убери, мол. Ну, а он решил характер показать: дескать, мы — суверенная держава, какие памятники хотим, такие и оставляем стоять! Ну, а наши и не настаивали особо…

Говорят, что Усатый достоял в Улаан-Баторе до самого конца девяностых, а потом, будто бы, его выкупили какие-то владельцы ночного клуба, и установили в своём заведении посреди танц-пола – но так это, или нет, я не знаю. Ну, и чёрт с ним.

…Однажды, вернувшись с Чимид после прогулки в гостиницу «Улаан-Батор», мы собирались, подняться в наш номер, но тут нас остановила дежурная администраторша. Она начала что-то объяснять Чимид на монгольском, время от времени кивая в мою сторону. Мне стало немного не по себе. Заметив это, Чимид крепко взяла меня за руку, и, присев передо мной на корточки, объяснила ситуацию:

– Ромоон, у них машина сломалась в степи… Дедушка сегодня не приедет. Они ехали из Эрдэнэта , но у них сломалась машина. Всё в порядке! – воскликнула она, заметив, что я здорово перепугался, — все живы, просто, там нет другой машины, и они будут там ночевать, а завтра за ними пошлют машину, и Гийон-нойон (так она называла моего деда, Геннадия Ивановича) приедет! Но тебе сегодня придётся переночевать в номере одному… Ты ведь не боишься ночевать один?

Нет, конечно же, один в гостиничном номере я ночевать не боялся, дело было в другом. Каждый вечер, после наших с Чимид прогулок по городу, мы с дедушкой болтали – конечно, если он не возился с документами – и я рассказывал ему о том, что видел сам, и о чём мне Чимид рассказывала, и рисовал в альбоме… А сейчас я должен был идти в пустой номер, и сидеть там один, а потом ложиться спать… В номере был цветной телевизор – роскошь для Монголии тех лет! – но вещание было, естественно, на монгольском. И когда я представил себе этот одинокий вечер в гостинице, мне, впервые за всё время нашего пребывания в Монголии, стало так тоскливо, что хоть плачь, хоть на стены кидайся!…

Чимид, кажется, поняла моё состояние, и предложила:

– Давай мы в холле посидим, поговорим ещё. А потом за мной приедет мой жених… – последнее слово она произнесла как-то по-особому горделиво. Но мне-то какое дело? Жених – значит, жених, у всех девушек бывают женихи, и монголки – не исключение… Просто, хотелось, чтобы этот жених подольше не приезжал за Чимид: ведь, когда он приедет, он увезёт её, и я останусь один… А оставаться одному не хотелось.

Жених, как назло, приехал быстро: мы и получаса не просидели на диванчике, как вдруг в распахнутые двери вошёл здоровенный молодой монгол, и, широко улыбаясь, двинулся прямо к нам. Чимид тоже просияла, и, шепнув мне: « Это Дальяр, мой жених! », поднялась и направилась к нему навстречу. А когда они подошли друг к другу, этот огромный Дальяр обнял маленькую Чимид, поднял её, и поцеловал! В следующий момент Чимид обернулась ко мне, и позвала:

– Ромоон! Ромоон-нойон! Иди к нам: я тебя со своим женихом познакомлю!

Этот большой-пребольшой монгол, этот Дальяр сразу же мне понравился. Он тоже вполне сносно говорил по-русски, он подал мне руку – совсем по-взрослому! – и когда знакомство состоялось, Чимид что-то сказала ему по-монгольски, а Дальяр, выслушав её, на несколько секунд задумался, а потом рассмеялся и обратился ко мне:

— Ромоон-нойон, я хочу пригласить тебя к себе в гости! Поедем сейчас все вместе в мою юрту, в степь! У меня есть лошади, есть небольшой лошадка — как раз, на твой рост! Поедем ко мне в гости!

В гости? В юрту?! Вместе с Чимид – да ещё когда тебя так искренне приглашает такой большой и улыбающийся Дальяр?! Да ещё обещает тебе небольшую лошадку, как раз под твой рост? Что я – дурак, что ли, отказываться от такого предложения?! Мне только на две минуты в наш номер подняться, мыло и полотенце с зубной щёткой взять – и я готов!

Через полчаса Дальяр мчал свой «газик» прямо по степи. В Монголии нет дорог в европейском понимании этого слова – там есть направления – и вот мы ехали, подпрыгивая на ухабах, куда-то на Запад, вслед за солнцем, а вокруг была цветущая майская степь, и пахло травами и бензином!

Вскоре мы въехали в какой-то небольшой городок: прямо посреди степи стояли несколько многоэтажных панельных домов, построенных совсем недавно, а вокруг них, словно огромные белые шапки, были разбросаны юрты – много, очень много юрт! Между юртами паслись кони, возле некоторых из них стояли машины – такие же «козлики», как тот, на котором мы ехали с Чимид и Дальяром, и вот здесь-то я и увидел… В самом начале я упоминал о том, что монголы пускают на дрова окна, двери, паркет, и вообще всё-всё деревянное, что есть в их квартирах – так вот, увидел я это всё именно здесь! Я увидел, как двое монголов пилят двуручной пилой совсем новую дверь, которую за минуту до того, они вынесли из подъезда одного из этих красивых новых домов, и потерял дар речи! Но Дальяр, увидев моё изумление, лишь рассмеялся:

— Русские живут в таких домах — и думают, что и монголы будут в них жить. Вот и построили! А зачем монголу дом из бетона, когда есть юрта? Те, кто живут здесь, имеют в этих домах квартиры, но живут в юртах — а в свои квартиры ходят за дровами — разбирают паркеты, оконные блоки, встроенные шкафы, паркет… Зачем монголу паркет, когда есть юрта?…

И вправду – зачем?…

…В стойбище мы приехали, когда уже начинало смеркаться. Пять или шесть юрт стояли рядом, и нас вышли встречать несколько мужчин и одна пожилая монголка – как оказалось после, братья и мать Дальяра. Тут же крутились пастушьи собаки – большие, лохматые и очень серьёзные. Едва мы вышли из машины, как собаки направились к нам; Чимид ещё не успела сказать мне, чтобы я не боялся, что эти собаки – умные и кусаться не будут, как я уже чесал за ухом большую белую собаку, которая была, едва ли, не с меня ростом! А в следующий момент эта собака повалилась передо мной на спину, и подставила живот – те, кто знает собачьи повадки, не дадут соврать: у собак этот жест означает высшую степень доверия. Увидев это, хозяева были преизрядно удивлены, а я уже гладил собаке брюшко, другой рукой продолжая почёсывать ей за ухом. Таким образом, с первых же минут моего пребывания в степном улусе, акции мои взлетели достаточно высоко.