Геннадий Мещеряков - Юмористические рассказы. Часть третья

Зависимость

Все меньше дач, и землю обрабатывают в основном старики. Еще больше печали навеял услышанный разговор.

– Ты, Семенович, один на огород ходишь, не заболела ли Марфа?

– Хуже, Василий, умерла она. Прямо с лопатой. Солнце уморило.

– И я на грядке разогнуться не мог, до утра стоял треугольником. Брошу дачу. Иначе за Марфой уйду.

– И не вспомнит никто.

– Внук вспомнит, любит он закусывать солеными огурцами.

Откуда плиты?

– Интересно, где лежали эти облицовочные плиты: на канале, в аванкамере или на водозаборе? – сказал старый гидростроитель бывшему коллеге: они проходили мимо строящегося магазина.

– На подводящем канале, наверное. Систем орошения нет. Никто не контролирует – вот и срывают с русла бетонную рубашку. Да и кирпичи из старых сооружений. В погоне за экономией не пострадало бы качество. Не рухнет магазин?

– А мне интересно, откуда и каким образом привезли сюда облицовочные плиты?

На северах

Встречаются два соседа:

– Век тебя не видел, Леха. Где промышляешь?

– На северах, Рома, нефть качаем.

– Как заработки?

– Машину купил, квартиру отремонтировал, жену привез, без запросов: ей бы мороженая рыба была.

– Я, Леха, за полярным кругом никель добываю. Жен там мало, только у якутов.

– А если воротишься, как будешь без скромной жены?

– А ты попробуй у якута жену отобрать? Да, и не поедет она: там клюква, морошка, ягель. Я видел тут одну на маленьких ходулях, ее и возьму.

Поговорили

– Встретились два старика.

– Здорово, Иван. Сам передвигаешься?

– За землю иду платить, Николай.

– Чего?

– За землю иду платить.

(И так три раза).

– Под могилу, вероятно?

– Типун тебе на язык. Под избушкой которая.

– Где, где контора?

– Для тебя на кладбище, глухой тетеря.

– Нет, не набрал еще: с пенсии и молочка хочется купить.

– Давно тебе сто было?

– Что было, то было. Теперь без слуха и духа.

– Дух-то есть: не сухостои.

– Столько она не стоит.

– Учись по губам читать, Николай?

– Лай, не лай – дешевле не станет.

Первый снег прикрыл листья, мусор, колдобины на дорогах, всю серо – желтую осень. Но уже отпечатались на нем следы нашей двойной жизни. Замести бы их, да нечем. Не пойдешь же с метлой по улице, как рябой Иван. У него сапоги сорок девятого размера, и жена Марья сразу узнает, ночевал он у Анки или нет. От ее заточенных ногтей и стал рябым Иван.

Не взял вчера метлу: снега не было. Теперь снова залепит лицо пластырем, который ему в аптеке дают без слов и со скидкой, как постоянному покупателю.

А это что? Уже тропинку пробили к Верке-самогонщице, хотя еще и утренняя синева не сошла с пороши. Ну, Колька с Гришкой понятно. Эти до работы завсегда похмеляются. По две ходки пусть сделали. Все равно тропинка как чищенная. Скорее всего, Петрович полз, и у него борода, как метла. Помогает Верке засыпать фляги сахаром, а уползает от нее тока по холодку: нутро, как положено, горит от первача, а тут снежок – прихватывай губами или всей нижней челюстью.

Смотрите, как протекторы отпечатались. Куда это Эльвира на своем джипе подалась? Обычно спит до обеда. В ночном клубе работает. Профессию не знаю, все время прыгает вокруг шеста. Она близорукая, еще в школе очки прогнули нос. Сейчас ходит без них. Говорит, главное, чтобы ее видели.

Блондина с брюнетом не различит, а вы – сигналы светофора. Три машины разбила…

Все же, куда она взыскалась поутру? Следы словно змеиные, зигзагом. Интересно, бывают змеи близорукими или нет? Надо у соседа спросить. Он кандидат ветеринарных наук. Кстати, а вон и его заячий след. Ходит он на костылях, так как одна нога заметно короче. Даже с костылями падает, если скользкий уклон. Сегодня упал три раза – столько вмятин отпечаталось на первом снегу. Давали ему квартиру в двух шагах от института – не согласился: мол, не инвалид и может любому нос утереть. А сам к остановке до людского потока добирается.

Снег, снежок, белая метелица. Лидка в лисьей шубе пробирается к подъезду через двор. Веки опущены, припухли. Она поет в хоре блудливых дев. Ну, ну, не шумите! Зато честно и правдиво. Кто сейчас ходит на хоры? А к ним валом валят.

Наверное, идет с репетиции. Дворник появился с широкой лопатой, и к ней расчищает дорожку. Уважает Лидку. Завсегда на чекушку даст, не какая-то там доморощенная цаца, своя в доску.

Лифт остановился между 35 и 36 этажами.

– Говорил, не надо было садиться седьмому: в нем трое таких, как я, – сказал средних лет мужчина с чемоданчиком в руке.

– Я без лифта и на третий этаж не заберусь: ноги на такой вес не рассчитаны. На ступеньках расшибусь в лепешку.

– А я, наоборот, в лифте первый раз, хотя живу на сороковом этаже десятый год, – заметил я.

– Все время поднимался на своих двоих? – удивилась взлохмаченная девица. Такими выглядят после боя без правил.

– У меня клаустрофобия, боюсь замкнутого пространства. Я и на работу уходил всегда на полчаса раньше.

Девушка потрогала рукой мои бедра:

– Как стальные. Никогда таких бедер не видела.

– Какие твои годы, увидишь, – съязвил мужчина с чемоданчиком.

– У меня есть с чем сравнивать. Чем больше у мужчины живот, тем слабее ноги. Я в бюро интимных услуг работаю, знаю.

– Проститутка?

– Пенелопа не может быть проституткой, скорее, дама, не выбирающая мужчин.

– Какое резкое сочетание: Пенелопа и проститутка, – удивился седой мужчина в очках. Есть у нас среди студенток такие, но не Пенелопы.

– Пенелопы, Одиссеи, куда вас заносит. Как будем выбираться из лифта? Вон, дама от испуга стала похожа на свою собачку. Обе – в бриллиантах, не различишь, – перебил мужчина с чемоданчиком. – Я слесарь – монтажник, есть кое-какие инструменты, могу посмотреть пульт управления.

– Вы – слесарь, – взяла его за руку дама с собачкой. Помогите, отблагодарю.

– И я о том же. Инструменты дорогие. Кто возместит мне ущерб, если сломаются.

– Только не я, – оборвала девушка с презрительным взглядом. – Я студентка и мой папа может тебя высечь, если я пожалуюсь. Пол-квартала ему подчиняется.

Мужчина с чемоданчиком смерил ее взглядом:

– Как ты думаешь, Пенелопа, что нам сделать с этой мафиози?

– Пусть сама себя выпорет.

– Ха-ха! Вот будет прикол: по голому заду. Не тебе одной его показывать.

– Что за самосуд, – вступился за студентку толстый господин. – У нас в корпорации, где я избран президентом, права человека соблюдаются всегда, а вы: по голому заду. Так нельзя.

– Поет он: всегда. Тогда стойте здесь и не мычите. Мобильники не берут, лифтер уже с утра был под хмельком.

– Я не согласна. Пусть выпорет себя, хотя бы слегка. Слишком язвительна, – дама сняла с собачки ожерелье и протянула слесарю, – вот мой взнос за вызволение.