Геннадий Мещеряков - Юмористические рассказы. Часть третья

– Что думают другие? – спросил слесарь, взяв ожерелье.

И раздалось: пусть выпорет себя, не девяностые – мафией угрожать. И потянулись руки к слесарю – с деньгами. Президент корпорации дал целую пачку банкнот. Я не заметил, какого достоинства. У меня было три десятки. Увидев их, слесарь сказал:

– Это настоящие деньги. За них пусть выпорет себя и проститутка.

– Легко, – опустила трусы Пенелопа и стала хлестать себя поясом от сумки. – Клиенты разные бывают. Привыкла.

Следом за ней ударила себя ладошкой по заду и студентка. Раз, другой, третий. И стала приплясывать. Когда лифт поднялся на сороковой этаж, девушки вошли в раж: изгибались как на подиуме. И подтаптывал ногой толстяк, и подвывала похожая на хозяйку собачка.

– Это свадьба? – спросили меня ожидающие лифта жильцы.

– Еще какая.

– А почему невеста и ее свидетельница с голыми задами и сами себя хлещут.

– Наверное, за грехи наказывают себя, – а что я мог ответить?

– Петра Петровича тебе, фермера? Ищи его по телефонным проводам, – показал на столб беззубый старик. – Первым будет загиб к Фекле, потом – к Никодиму. К ним не заходи: изо рта одни помои. Это его родственники, прицепились к нему по параллели. Петька чудаковатый, в хобби ударился: все с быками, да колесо крутит. У него и отец таким был, в грязь таскал баб через дорогу, колея – то от «Кировца», до пупка. Щупал их, наверно, как кур. Но никто не жаловался. Наверно, не щупал.

Говорили мне, что в Баклушах странные люди, но не до такой же степени.

Запутался я в проводах.

– Здравствуй, бабуля, – говорю старухе, стоящей у калитки в глубоких галошах на босу ногу и кожаном пиджаке, украшенном пулеметной лентой швов, – мне бы Петра Петровича?

– Занемог, в сарае лежит.

– Можно с ним поговорить?

– А чо он те скажет, если мне ничо не говорит.

– Телок я купил, и их надо покрыть, посоветоваться хочу.

– Не знай, чо он те посоветует. Если б курей там или гусей. Тут он мастак.

В сарае лежал гусь и тоскливо смотрел на меня. Понял я, что он тезка фермера, а бабулю зовут Фекла, и оценил юмор старухи.

Провод привел меня к мужчине со щетиной как на свинье, которая лежала рядом в луже.

– Петьку ищешь? А зачем он тебе? Племянник, а без мозгов. Да и ты, я вижу, не умней, ищешь то, что на виду. У колеса он.

И узнал я о Петре Петровиче не только плохое.

– У него лицо мальчика, а фигура бычья. Знаешь, почему? Уколы для наращивания мышц делает и быкам, и себе. С утра с ними резвится. Берет за рога и – бац, только копыта сверкают. Святогор сопротивлялся, и Петька свел ему рога. Теперь как близнецы-братья. Приезжали тут на грузовиках мяса задарма закупить, Святогор с Петькой отвели душу: загнали перекупщиков в Узень. По новой технологии работает: установил колесо обозрения – все Межузенье видно. Это степь между речками. Крутят колесо быки. Иногда начальство сверху наблюдает за полевыми работами. Один упал, хорошо пьяный, разбился бы. А так, живой остался, только язык откусил. Теперь указания дает в письменном виде. Петька приделывает к колесу второй ярус, чтобы увеличить радиус обзора для областного начальства.

Я нашел его на зеленой лужайке за домом у колеса обозрения. Рядом стояли люди, и рога Святогора были прикрыты чугунком.

– Откуда такой тощий? – спросил меня Петр Петрович.

– К вам за опытом: хочу фермером стать. – И словно стартер заработал – так захохотал Петр Петрович. Мне показалось, завел себя и Святогор, сбросив с головы чугунок.

– Я хочу, чтобы Святогор покрыл моих телок, – объяснил я. Раздался треск, разлетелась загонка, и меня окружили с десяток могучих быков. Кольца в носу казались обручальными кольцами.

– Сколько у тебя телок?

– Около сотни, Петр Петрович.

– Осилите, ребята?

Быки согласно закивали.

– Что ты натворила, Анастасия? Завтра приезжает ревизор, как будем отдуваться? Расширяя штатное расписание, надо было приставить к комбайнерам помощников, к трактористам и водителям сменщиков и так далее. Я же объяснял, или все о Захаре думаешь? Сбежал он от тебя, чтобы не перепилила до конца шею.

Сделала помощником комбайнера Константина. Он же ничего не видит. До сих пор ему дают на сдачу старые деньги. Жену не разглядел, думал курносая, а у нее рубильник губы прикрывает. И старше вдвое. Лучше бы ее оформила пугалом на подсолнечник. Ревизор точно не придерется.

Додумалась глухонемую Дарью назначить сторожем на механизированный ток. А если с нею заговорит ревизор? В ответ мычать будет? Дарья пол-беды, еще ходит, а деда Ефима зачем на комбайн посадила? Он давно умер. Сама же о гроб билась головой. Мы все думали, горюешь, а ты от отчаяния: ни полушки он тебе не оставил по завещанию, и правильно сделал, кто ты ему? Седьмая вода на киселе. Я двоюродный племянник и то три курицы досталось.

Сидора Петровича привлекла правильно. Он еще крепкий старик, и в день проверки доберется до зерносклада. А вот на машину его посадила зря. Он ездит только на велосипеде и как сможет одновременно быть в двух местах – не Фигаро. Я тебе советовал посадить вторых механизаторов из числа не умерших еще стариков. Говоришь, одни старухи в селе остались? Остались и старики. Чего, уже отходят? Но ведь не отошли. И на день их можно привезти к месту работы. Лишь бы говорили. Афанасий Петрович тоже не спортсмен, под девяносто, а рапортует как солдат. Главное, вывезти его в поле. Нам не надо мертвых душ: не Гоголи. Наша с тобой задача удвоить расходы на зарплату. А есть помощники у механизаторов и других работников или их нет, кому какое дело. Я вот что думаю? Надо действовать с опережением и свезти всех стариков в одно место. На какие кладбища? Сдурела? Еще пригодятся. На ток, например, и ревизора туда: мол, проводим собрание по вопросу о ходе уборки. Правильно, Анастасия, только потом пельмени. Нет, настойки твоей не надо. Самой придется отдуваться. Где только ты такие корни находишь?

Уговорили меня приятели, Григорий и Константин, на этот мальчишник, хотя я знал, чем заканчиваются такие культурно – развлекательные мероприятия.

Собрались, как всегда, у Ивана Ивановича, курьера нашей фирмы. Жена его бросила, сбежав за кордон с австралийским аборигеном, и жил он один. Недавно прислала ему фото, на котором держит аборигена на руках, как обезьянку. Иван Иванович повесил ее на видном месте и подписал: «Неисповедимы пути Господни».

Константин вытащил мобильный телефон, позвонил и пришли две девицы – Маша и Катя. Я подумал баскетболистки и пожалел Григория: ему пришлось стоять за столом, чтобы быть с ними вровень. С каждой рюмкой он словно подрастал и, наконец, опустился на стул, чмокая девиц в локотки.