ИГОРЬ ИРТЕНЬЕВ - Стихи и проза

– А он меня слушаться будет? – спросил я.

– О чем разговор, конечно. Он у меня знаете какой послушный! Правда, Гриша?

В ответ попугай отрицательно помотал головой.

– Что-то я не ощущаю особенного энтузиазма с его стороны, – сказал папа.

– Может, он больной? – испугался я.

Попугай закатил глаза и свесил голову на бок.

– Врет он все, – сказал дядя, – здоров как бык. Ну-ка, хватит придуриваться!

– Я все понял, – сказал папа. – Он просто не хочет, чтобы вы его продавали. Правда, Гриша?

Попугай кивнул головой.

– Может, он к вам привык? – спросил я.

Попугай опять кивнул и потерся о дядин шарф.

– Вообще-то, пожалуй, это к лучшему, – сказал папа, – представляешь, что бы он нам дома устроил?

Попугай закивал изо всех сил и оторвал помпон на дядиной шапочке.

– Вот-вот, – сказал папа, – примерно это я и имел в виду.

– Ну ладно, – вздохнул дядя, – ничего не поделаешь, пошли домой. Век мне с тобой, видно, маяться.

– Ур-ррра! – закричал попугай, – Гр-р-риша хор-ррроший!! Мор-р-рально здор-р-ров!! Четыр-режды тр-рри тр-ринадцать!!!

– Между прочим – двенадцать, – сказал я.

– Это он от радости, а так-то знает, – сказал дядя и зашагал выходу.

1985

В воскресенье утром мы решили с папой пойти в парк культуры.

– Тыщу лет там не был, – сказал папа, – последний раз, помню, мы с мамой туда ходили. На первом курсе. Сперва я ее на лодке катал, а потом в кафе угощал шоколадным пломбиром.

– Если мне не изменяет память, – сказала мама, – на лодке тебя в основном катала я. Как только мы оттолкнулись от берега, выяснилось, что ты совершенно не умеешь грести. А пломбир, и это я помню абсолютно точно, был вовсе не шоколадный, а обыкновенный сливочный.

– Кто там из нас не умел грести, мы не будем уточнять по педагогическим соображениям, – сказал папа. – Что же касается пломбира, то он, кажется, действительно был сливочный, но зато с шоколадной подливкой.

– С какой бы подливкой он ни был, – сказала мама, – обед будет готов к трем часам. Прошу не опаздывать.

…Ох и здорово мы отдохнули в тот день! И на качелях покачались, и на каруселях покрутились, и мороженого поели. А когда шли к выходу, папа, кивнув на деревянный павильончик с яркой вывеской, как бы между прочим произнес:

– А не зайти ли нам в тир?

Мне никогда раньше не приходилось бывать в тире, и я изо всех сил закричал:

– Конечно, зайти! Вот здорово! Ура!

– В самом деле, – сказал папа, – отчего бы двум еще не старым мужчинам не испытать меткость глаза и твердость руки столь доступным способом?

В павильончике было пусто. За деревянным барьером сидел дядя в парусиновой кепке. Перед ним была газета с кроссвордом, а на газете стояла банка с квашеной капустой. В левой руке он держал вилку, а в правой – химический карандаш.

– День добрый, – сказал папа. – Не дадите ли нам, любезнейший, шесть пулек? По три на брата.

– Восемнадцать копеек, – сказал дядя. – Остров в Эгейском море из четырех букв, вторая „р“, – и, не отрываясь от кроссворда, протянул нам ровно шесть блестящих от масла пулек.

– Каждый делает по три выстрела, – сказал папа, – кто победил, тот молодец.

– А кто нет? – спросил я.

– А кто нет, тот огурец. Ты, кстати, стрелял когда-нибудь из духовушки?

– Нет, – честно признался я.

– Это тебе не из рогатки по стеклам шмолять. Тут, брат, целая система. Сейчас я тебе все объясню, а ты запоминай. Сперва, переламываешь ствол, потом вставляешь туда пульку, далее отводишь ствол в прежнее положение. После этого упираешься локтем в барьер, совмещаешь мушку с прорезью прицельной планки и плавно тянешь на себя спусковой крючок. Усек?

– Усек.

– Ну и отлично. У вас ружья как пристреляны? – обратился он к дяде.

– По центру, – буркнул дядя, – семнадцать вниз. Венгерский живописец.

– Центрального, стало быть, боя, – пояснил папа, – а то еще бывают под обрез. Ладно, поехали. Стреляю в ту утку. А ты?

– А я в мельницу.

– Эх, – крякнул папа, – где мои семнадцать лет? – и нажал крючок. Пулька отскочила от потолка и попала в банку с капустой.

– Шесть вдоль, – сказал дядя, – крайняя степень увлечения чем-нибудь.

– Механизм заело, – объяснил папа, – ничего, это бывает.

Я зажмурил левый глаз. Ружье было тяжелым и качалось вверх-вниз. Когда оно на мгновенье остановилось, я изо всех сил дернул крючок. Крылья мельницы несколько раз повернулись в одну сторону, а потом быстро завертелись в противоположную.

– Случайность, – сказал папа, покосившись в мою сторону, – настоящее мастерство приходит с годами. Носорога видишь?

– Вижу, – сказал я.

– Больше не увидишь, – пообещал папа и вдребезги разнес плинтус.

А я, прицелившись как следует, попал в африканского слона.

– Совпадение, – сказал папа, – но задатки есть.

– „Чревовещание“ как пишется? – спросил дядя, поплевав на кончик карандаша.

– Не говорите под руку, – рассердился папа, – прицелиться, понимаешь, как следует не дадут. Сбиваю самолет! Трубка два. Прицел ноль.

– Ложись! – крикнул дядя и бросился на пол, но совершенно напрасно, потому что пуля угодила в лампочку сбоку.

– Папа, а можно мне попробовать в самолет? – попросил я.

– Валяй, – согласился папа, – только ты его в жизни не собьешь. Уж если я не смог…

Он не успел договорить, как самолет уже заскользил вниз по натянутой проволоке.

– Это уже не совпадение, – сказал дядя, – это уже привычка. Молодец, мальчик! Продолжать будете?

– Извините, – сказал папа с достоинством, – но нас к обеду ждут. К пятнадцати ноль-ноль. А точность, как известно, вежливость королей. Так что всего доброго.

– Бывайте, – кивнул дядя, – двенадцать вдоль. Индийский полярный исследователь.

1985

В воскресенье мы с папой гуляли в парке и зашли в шахматный павильон.

– Уважаемый, – обратился к папе старичок в полотняном костюме, – а не сгонять ли нам партийку-другую?

– Отчего же, – вежливо ответил папа, поправляя очки. – Только я, знаете ли, в этом деле не большой специалист. Вот шашки – дело другое.

– Все мы тут не Каспаровы, – хмыкнул старичок, – присаживайтесь, сделай те милость. Я уже и фигуры расставил.

– Ты погуляй, пока мы с товарищем отношения выясняем, – сказал папа, – а потом подходи. Смотри только – без фокусов!

Я дошел до конца аллеи, обошел тир, где мы были с папой в прошлый раз, вышел к деревянному мостику через пруд и вдруг услышал объявление по радио: „Уважаемые граждане отдыхающие! Сейчас на малой эстраде нашего парка начнется выступление артиста филармонии Федоровского. Приглашаются все желающие. Повторяю…“

Я спросил у продавщицы мороженого, где находится эта малая эстрада, и через несколько минут оказался у небольшого деревянного помоста. Перед ним стояло несколько длинных скамеек. Народу не было никого, только большая ворона клевала оставленный кем-то стаканчик из под мороженого. На помосте стоял стул, а на нем сидел человек с большой трубой. Труба была похожа на свернутый пожарный шланг. Только медный. Это, наверное, и был артист филармонии Федоровский.