Александр Володин - Три кинокомедии

— А я знаю...

— Вот и плохо, что ты ничего не знаешь! — крикнула Таня и направилась к следующей двери.

— Эй, а зачем тебе? — спросил мальчик, открыв дверь.

Таня снова подошла к нему.

— Надо, — сказала она. — Слушай, а этот Дресвянников, он тебе кто? Родственник?

— Кто он? — Никто.

— Просто сосед, да?

— Ну, отец.

— Что он, от вас ушел, да?

— Тебе-то что?

— Ничего, извини.

Таня уже спустилась на несколько ступенек, но вернулась и снова забарабанила в дверь. Мальчик открыл.

— Слушай, может, он все-таки был первым пионером? — спросила Таня.

— Бронная, семь, квартира восемнадцать, — неожиданно сказал мальчик.

— Что? — не поняла Таня. — Ах, Бронная, семь, квартира восемнадцать? Спасибо.

Таня позвонила в дверь. Ей открыл высокий человек с заспанным недовольным лицом.

— Скажите, пожалуйста, Дресвянников здесь живет? — спросила она.

— Ну?

Таня поняла, что это и есть Дресвянников.

— Товарищ Дресвянников, нам сказали, что вы были первый пионер.

Человек ничего не ответил. Он настороженно заглянул за дверь, нет ли там кого еще, злобно погрозил Тане пальцем и захлопнул дверь.

Таня спустилась по лестнице и подошла к мальчику, который ждал ее внизу.

— Он что, странный какой-то? — спросила она.

— Он пьет жутко, — ответил тот. — А теперь у меня новый отец, не пьет, не курит. У него язва желудка. Выпьет рюмочку перед обедом, и все.

Они пошли обратно.

— Тебя как зовут? — спросила Таня.

— Гена.

Подошел троллейбус. Ребята сели в него.

— А меня — Таня. У вас хороший вожатый в отряде?

Гена пожал плечами.

— Ничего...

— У нас очень хороший вожатый, — сказала Таня. — Раньше вожатая была плохая. У нее единственное, что было хорошее, — это коса. Наш класс премировали спутником, знаешь, который играет «Широка страна моя родная». Это только благодаря вожатому.

Они стояли, стесненные пассажирами.

— Слушай, а может, твой новый отец был первым пионером? Или, может быть, у него знакомые есть, которые были?

— Знакомых у него много, — сказал Гена и вдруг предложил: — А хочешь, сейчас зайдем к нему?

Таня обрадовалась.

— Ой, конечно!..

Ребята вошли в вестибюль театра, поднялись по широким ступенькам.

На плюшевой скамеечке у входа сидели две женщины — молодая и пожилая.

— К кому? — спросила старшая.

— К Павлу Васильевичу Колпакову, — сказал Гена.

— Да? — Женщина удивилась и посмотрела на них с интересом.

— Мальчик, а ты что, наверно, сын Павла Васильевича? — спросила молодая.

— Сын.

— А это твоя сестричка?

— Сестричка.

— Смотри-ка, вас двое...

Молодая поманила его пальцем, сказала тихо:

— Павел Васильевич хороший человек. Вы его цените, не балуйтесь.

Они пошли в ту сторону, откуда слышалась музыка. Музыка становилась все громче и веселей, и вот они попали в какие-то сумрачные переходы за сценой. Сверху, как рыболовные сети, свисали прозрачные тканые полотнища. Здесь стояли и прогуливались молодые женщины в белых и черных балетных пачках, а на сцене три актера, обняв друг друга за плечи, танцевали и пели:

Оркестр замолк, и люди перестали петь. На сцену выбежал человечек, стал что-то неслышно говорить, и люди начали снова петь и танцевать.

Маленький сосредоточенный оркестрант продувал мундштук трубы. Гена спустился в оркестр и стал делать ему знаки руками.

Павел Васильевич ответил ему, поднялся и, по пути извиняясь и уговариваясь с оркестрантами, стал пробираться к выходу.

— «...Если повезет чуть-чуть, если повезет чуть-чуть...» — пели на сцене.

Гена и Таня ждали в вестибюле.

— Что случилось? — спросил Павел Васильевич.

— Дядя Паша, познакомься, это Таня.

— Таня? Очень приятно, здравствуй...

— Понимаешь, нам нужен человек, организатор первых пионерских отрядов.

— Так.

— Ну примерно год двадцать третий.

— Ну, пионеры — это... хорошо, — одобрил их Павел Васильевич, не совсем, впрочем, понимая, что от него требуется.

— У тебя же есть знакомые, — сказал Гена.

— У меня?.. Конечно, есть, это я узнаю, завтра же, — солидно пообещал Павел Васильевич.

— А зачем откладывать? Давай прямо сейчас!

— Нет, можно и не откладывать, почему, — растерялся Павел Васильевич. — Можно и сейчас прямо выяснить.

— Ну, пошли?

— Пошли. Я вообще-то сейчас и не нужен, — не очень уверенно сказал отец. — Меня отпустят!

Они спустились по лестнице к раздевалке.

— Вот тут есть две женщины, они знают обо всем на свете... Мое почтение! — засмеялся он.

— Здравствуйте, — улыбнулась женщина.

— Как жизнь?

— Знаете, говорят жизнь — зебра: то белая полоса, то черная. А у меня — все черная.

Павел Васильевич вежливо посмеялся, взял пальто у гардеробщицы.

— Знаете, раньше, при муже, я молчаливая была, — смеялась женщина, — мужу все выскажешь, а потом и говорить ни с кем не надо, молчишь... А теперь разговорчивая стала.

Павел Васильевич посмеялся еще более сочувственно.

— Скажите, пожалуйста, вы не знаете кого-нибудь из организаторов первых пионерских отрядов?

Женщины переглянулись.

— Двадцать третий год приблизительно. Женщины молчали.

— Ну, в общем, будет случай — узнаете... Ладно?

— Постараемся, — сказала одна.

— Это мы сделаем, — пообещала другая.

На улице Павел Васильевич сказал:

— Будем действовать по методу широкого охвата населения. Вот в этом гастрономе работает одна девушка, я у нее в течение долгих лет покупал двести граммов колбасы. Очень общественная девушка, у нее даже флажок есть. Она, наверно, кого-нибудь знает.

Они вошли в магазин.

— Вот она, — сказал Павел Васильевич и помахал рукой.

Девушка в белом халате улыбнулась ему и тоже помахала рукой, давая понять, что он может подойти без очереди.

— Соблюдайте очередь, — на всякий случай предупредили его покупатели.

— Мне ничего не надо, — сказал Павел Васильевич, — я ничего не покупаю.

— Тогда не мешайте работать.

— Ну хорошо, хорошо. Мне просто надо сказать этой девушке два слова. Но я становлюсь в очередь. Вот я стою в очереди, не надо ругаться.

Он стал продвигаться вдоль прилавка.

— Ничего, кого-нибудь найдет, — сказал Гена.

Но тут знакомую девушку сменила другая продавщица. На ходу снимая косынку, девушка ушла.

— Что вам? — спросила Павла Васильевича продавщица.

— Мне?.. Это что, голубцы?.. Будьте любезны, сколько стоят голубцы?

Они снова шли по улице.

— Знаете, неудобно было спрашивать, — оправдывался трубач. — Зато у нас на ужин есть голубцы. Ты любишь голубцы? Я очень люблю голубцы! Голубцы — это вам не какие-нибудь котлеты. Это все-таки голубцы... Подождите, вот человек, — остановился вдруг Павел Васильевич.