Мануил Семенов - Хлеб сатирика

Наташке стало жалко девочку, и она попросила тетю Дашу постучать ей. Девочка обернулась на стук, увидела Наташку и засмеялась. Может быть, она приняла ее за свою старшую сестру. Так они смотрели друг на друга и смеялись, а между ними, в серединке, была тетя Даша, которая тоже улыбалась. Быстро же они договорились — три женщины в разных боксах!

Вообще женского пола в больнице хватало — сестры, няни, врачи. Они все время скоплялись у столика в коридоре, и пока тянулось время до обеда, Наташка узнала от них массу интересных вещей. Что летом будут в моде платья из ситца, что Марья Гавриловна, кастелянша, ходит уже последний месяц, что от постного масла бывает дикая изжога, а Мишка-эвакуатор ужасный задавака — душится «Белой сиренью», курит дорогие папиросы, хотя в больнице на него никто и смотреть не хочет.

Этот воображала один раз, оказывается, уже садился в лужу. Но почему вдруг его потянуло побарахтаться в воде, как маленького, Наташка так и не узнала: сестры перешли на шепот и из-за перегородки стало не слышно.

В это время в комнате мелькнула какая-то тень. Наташка обернулась к окну и увидела маму.

Первым безотчетным движением Наташки было кинуться к маме и обнять ее… Всем своим существом устремилась она вперед и в недоумении остановилась: от мамы ее отделяло окно. Всю свою короткую жизнь Наташка прожила рядом с мамой. В любое время она могла подойти к ней, забраться на колени, прижаться к плечу. Только протяни руку — и вот она, мама, ее тепло, ее дыхание. Наташка вдруг ясно поняла, какую злую шутку сыграл с ней бокс: мама и рядом и бесконечно далеко. Горячая волна захлестнула ее. Наташка замерла, устремив жадный взгляд на маму. Она стояла у самого окна, прижавшись лицом к холодному стеклу. Крупные снежинки падали на ее ресницы, щеки, губы и таяли, образуя холодные, блестящие капельки…

— Мама, почему ты молчишь? — чуть слышно произнесла Наташка.

По движению губ мама поняла ее.

— Я не молчу, это ты молчишь, — ответила она.

Голос был далекий, далекий.

— Мама, — вдруг звонко воскликнула Наташка, — сыпи-то у меня почти нет! — и, не останавливаясь, не переводя дыхания, Наташка стала быстро, быстро рассказывать о профессоре, о тете Даше, о нянях, маленькой девочке, что находится в боксе рядом с тетей Дашей. — Вообще, мамочка, ты не унывай! — закричала она.

В это время открылась дверь и вошла няня с обедом.

— Садись кушай, — сказала она и поставила поднос с тарелками на столик.

Наташка махнула маме рукой и принялась за еду. Мама молча наблюдала, как Наташка съела суп и котлетку, выпила кисель, сжевала яблоко. Каждую опорожненную тарелку Наташка показывала в окно, мама улыбалась и одобрительно кивала головой.

Покончив с обедом, Наташка опять прильнула к окну, и мама стала спрашивать, как она провела утро, какие ей дают лекарства, кто ей заплетал сегодня косы, не холодно ли в боксе, не дует ли из окна. Разговаривать через окно было трудно. Наташка все время переспрашивала маму и под конец закашлялась.

Мама ушла, и как-то быстро настал вечер. В 9 часов выключили свет. Из-за занавески тетя Даша смотрела, как Наташка разденется и ляжет в постель. Потом занавеска опустилась, и вокруг никого не стало. Впервые Наташка оказалась наедине сама с собой.

Она долго лежала с открытыми глазами, прислушиваясь к тиканью ходиков в коридоре. Где-то далеко скрипнула дверь, раздались чьи-то легкие шаги, потом опять все смолкло.

Наташка приподнялась, заглянула через занавеску. Тетя Даша стояла у окна и смотрела на окутанные сугробами деревья, на беседку, облитую мерцающим лунным светом. Наташка глубоко вздохнула, юркнула под одеяло и тотчас же заснула.

Ночью, когда Наташка спала, в больницу на «скорой помощи» привезли генерала. Это был пожилой человек, многое повидавший на своем веку: прошел солдатскую школу в царской армии, воевал с басмачами под Ферганой и Термезом, отстаивал Смоленск и Ржев, во главе воздушного десанта сражался в Карпатах. Дважды генерал был ранен, дважды контужен, но каждый раз быстро возвращался в строй.

После победы он долго служил в Германии, а потом его перевели в Киев. Вчера он приехал по вызову в Москву, вечером основательно поволновался на докладе у начальника, и глубокой ночью с ним случился удар. Прямо из гостиницы его привезли в Сокольники. Генерал ни на что не жаловался и только трудно дышал, бессильно положив свои большие руки поверх одеяла.

Электрокардиограмма показала угрожающий упадок деятельности сердца. Больному ввели камфару и дали капли, обложили ноги грелками, принесли кислородную подушку. К утру генералу стало лучше, и он заснул.

Наташка ничего этого не знала.

Как и в прошлый раз, она проснулась от того, что кто-то прикоснулся к ее плечу. Это была няня. Она молча сунула Наташке термометр и вышла. Потом принесла витаминный сок в маленьком стаканчике, баночку простокваши и теплой воды, чтобы Наташка могла почистить зубы. Хотя в боксе и без того было чисто, няня вооружилась щеткой и стала мести пол.

Лежа в кровати, Наташка молча следила за няней. Сегодня она была какая-то необычная: не разговаривала с Наташкой, не шутила с ней. Уж не провинилась ли она в чем-нибудь перед няней? — подумала Наташка. Но, припомнив весь вчерашний день, она убедилась, что вела себя примерно. И тогда она решила схитрить.

— С добрым утром, нянечка! — сказала Наташка.

Хитрость удалась. Няня улыбнулась, подошла к кровати, потрепала Наташку по щеке и, вынув из-под рубашки термометр, промолвила:

— Я тебя позабыла поздравить с добрым утром! Ты уж извини меня, дорогая.

С термометром в руках няня вышла из бокса. В коридоре в это утро тоже было тихо, и няни и сестры не собирались, как обычно, у столика, стоявшего напротив Наташкиного бокса.

— Ну, как там шестнадцатый? — вдруг услышала Наташка.

— Спит еще, но очень слаб. В лице кровинки нет, — ответил чей-то голос.

И Наташка поняла, что в больнице что-то случилось.

Тревожное настроение передалось и ей. И когда в полдень опять пришла мама, то Наташка отвечала на ее вопросы рассеянно и даже не очень сильно обрадовалась купленной мамой большой целлулоидной обезьянке.

Во время вечернего обхода профессор с бородой и в очках, которого няня назвала башковитым, несколько раз сказал дежурному врачу:

— Не спускайте глаз с шестнадцатого. Укройте его потеплее и чаще проветривайте бокс. Воздух и покой, абсолютный покой!

После ужина Наташка приподняла занавеску, постучала в стекло и спросила тетю Дашу, что такое Шестнадцатый. Тетя Даша сказала, что это дядя, который очень болен и лежит в шестнадцатом боксе, что его не надо беспокоить и лучше будет, если они сегодня пораньше улягутся спать. Наташка согласилась, и они обе потушили свет.