Петер Карваш - Юморески и другие пустячки

— Смотрят телевизор,— сказал я.— Нельзя ли опуститься чуть пониже? Дымовая труба заслоняет мне экран.

Демон рассвирепел. Он заглянул в какие-то бумаги. По-видимому, это был план операции или суточный график работ.

— Что-то оно сегодня не того,— констатировал он вполголоса и нервно захлопнул крышу. Раздался сильный грохот, но телезрители не обратили на него внимания.

Асмодей включил все ракетные двигатели, турбины и винты или что там еще было, заложил крутой левый вираж и вскоре застыл в воздухе над одиноким строением на самой окраине города. Смахнув крышу с дома, он хрипло прокричал:

— А сейчас вашим взорам откроется премерзкая картина. Вы узрите отвратительное исчадие всех пороков, воплощение преступления, черный сгусток зла — некоего опустившегося юнца, который смешивает яд, плетет веревку и острит кинжал, чтобы свести в могилу богатого родственника, дабы получить наследство с целью брака с соблазнительной, но распущенной прелестницей.

В летающей тарелке этот архаизованный текст несколько действовал мне на нервы.

Молодого человека я обнаружил сразу. Он сидел верхом на стуле и грыз ногти. То и дело он вскакивал, метался по комнате, опять садился. Неожиданно он закрыл глаза руками и скорчился на сиденье. Снова их вытаращил и застонал. Заскреготал как хищная птица. Испустил каскад неартикулированных гортанных звуков. Стал угрожать, умолять, фехтовать руками. Обхватил голову и спрятал лицо в ладонях. Снова выставил один глаз, как перископ.

— И он тоже?..— спросил демон испуганным шепотом.

— Смотрит телек,— сказал я.

Затаив дыхание, молодой человек наблюдал за футбольным матчем. При этом он корчился и вопил не больше, чем обычно. Его команда проигрывала, и он переживал за ее судьбу привычным для себя способом.

Асмодей злобно отшвырнул крышу далеко в поле; начинало морозить, но молодой человек ничего не заметил. Вдруг он вскочил, вскинул руки и издал дикий вопль. В летающей тарелке заглохли вертикальные двигатели.

— Что случилось?..— перепугался Асмодей.

— Гол,— сказал я.

А молодой человек тем временем сбросил настольную лампу в аквариум, смел вазу с полочки и блюдо с пирожками со стола, сорвал штору с окна и опрокинул диван.

— Идиот,— презрительно ухмыльнулся Асмодей.— Его ждет миллион, достаточно перерезать горло старику... А он вместо этого... Что с ними со всеми сделалось?

Летающая тарелка потащилась дальше, тарахтя, как автомобиль с двухтактным двигателем. Под нами лежал город, кокетливо подмигивая окошками и уличными фонарями. Асмодей был подавлен и на глазах терял надежду.

— Есть тут у меня еще парочка адресов,— подавленно бормотал он, листая какие-то заметки. Вдруг в глазах у него загорелись искорки.

— На этот раз я вас не разочарую,— произнес он наконец хриплым голосом, с новой силой обдавая меня запахом серы. И тут же задекламировал с прежним рвением: — Гнездилище преступлений и логово греха, притон контрабандистов и хранилище наркотических ядов, сточная канава общества и отребье преступного мира. Конокрады и курильщики опия, авторы анонимных писем и записные доносчики, пожиратели огня, наемные убийцы и потребители мепробамата. Трясина, разложение и смрад. Дно человеческого общества.

По-моему, Асмодей перестал придерживаться официально предписанного текста.

Мы причалили довольно неуклюже (наша летающая тарелка пошла юзом) над старомодным трактиром. Зал был почти полон, гости явно принадлежали к обещанному миру злодейства. Но все здесь сидели окаменело, не дыша и были похожи на собственные раскрашенные статуи в натуральную величину.

Никто никому не угрожал; если эти злодеи и были вооружены револьверами-кольтами, скорострельными обрезами или браунингами с глушителями, они отлично их замаскировали или не намеревались пустить их в ход в ближайший момент. Стиснув зубы, с судорожно переплетенными пальцами, с плотно сжатыми, побелевшими губами — они смотрели детективный фильм.

Думаю, именно в эту минуту демон капитулировал. Он круто вывернул руль. Правда, он предпринял еще одну жалкую попытку над домлком на окраине, но мы застали там лишь живописное семейство, в лоне которого громко храпел отец. То и дело его будили и безжалостно посылали в постель, но он не сдавался и комментировал вслух события на экране, которые он знал наизусть. В небольшом загородном замке группа литераторов перебранивалась, наблюдая за судебным процессом с открытым концом. В спальне молоденькие новобрачные смотрели «Беседы с Горничеком», в то время как недавно снятая свадебная фата развевалась на сквозняке. В элегантной квартире телекритик отрывался от телевизора, варил кофе на кухне, сердито звонил по телефону, выстригал в ванной волосы из ноздрей и листал газеты. И так далее.

— Высаживайтесь,— сказал Асмодей, нахмуренный почти как человек.

Мы были над крышей дома, в котором я живу. Я поблагодарил и в духе соответствующих традиций мировой литературы начал:

— Это было чрезвычайно интересно и увлекательно. Какое непостижимое многообразие характеров, необозримая пестрота мыслей, мотивов, действий, какая неповторимость личностей, и эти бездонные глубины тайн... Ах, благодарю вас за предоставленную возможность заглянуть в них...

В ответ Асмодей произнес короткую циничную фразу, которую невозможно ни процитировать, ни опубликовать. Потом свесился из своего транспортного средства и проворчал:

— Если б только знать, кто мне подложил такую свинью...

Он изо всей силы лягнул педаль газа и рванулся куда-то в адские шири, расталкивая планеты, метеориты, кометы и космонавтов, явно нарушая все правила движения, существующие для летающих тарелок.

Ну а я в нарастающей тишине услышал сардонический смех; вне всякого сомнения, он доносился из самых глубинных утроб Земли, в нем была издевательская насмешка над любителем и дилетантом, специализированным писательским чертом. Это хохотал сам Люцифер, изобретатель телевидения.

Вот почему я все еще плохо разбираюсь в людях и ничего о них не знаю; да и гарантии, что я наконец-то перестану писать юморески, остаются сомнительными.

Мой приятель, Модест Владивой В., возвращался с развеселого празднования двадцатой годовщины выпуска реальной гимназии в нашем родном городе. Настроение у него было замечательное. Ему удалось выпить ровно столько разнообразных спиртных напитков, чтобы оценить положительные аспекты жизни и великодушно не принимать во внимание аспекты отрицательные, поспорить с подобающим числом бывших одноклассников, чтобы почувствовать себя крепким мужиком и в то же время — рубахой-парнем, и остаться на вечеринке достаточно долго, чтобы уйти, не боясь, что оставшиеся разберут его по косточкам, как только за ним закроется дверь. Итак, он приближался к своей квартире с грандиозной иллюзией, что, по сути, добился в жизни всего, к чему стремился, — в приподнятом настроении это бывает с людьми, которые никогда не стремились к тому, чего невозможно было достичь играючи.