Евгений Мин - Другие времена

«Суд» — выскочила услужливая рифма.

Молодой поэт скривился. Вспомнилось недавнее письмо, бестактно предлагавшее ему вернуть аванс, иначе дело будет передано...

Он зачеркнул слово «труд» и написал: «Работа».

— Работа, зевота, дремота, — наплывали одна за другой неактуальные рифмы.

Вдохновение не озаряло поэта. Какие-то звуки мешали ему. Казалось, будто его бьют легким молоточком по темени. Тук!.. Тук!.. Тук!..

Поэт прислушался и пошел на кухню. Из крана медленно и тяжело падали капли.

Поэт прикрутил кран. Вода побежала тоненькой струйкой.

Поэт завинтил кран еще сильнее. Вода устремилась потоком.

Поэт принял волевое решение и позвонил жене.

— Попросите, пожалуйста, Марию Петровну, — мужественным баритоном сказал он.

— Бритикова, тебя мужчина, — пропищала какая-то насмешливая девчонка.

— Алло! — тревожно выдохнула жена.

— Муся, это я, — твердо сказал поэт, — не волнуйся, у нас чепе.

— Ой! — вскрикнула жена.

— Ничего страшного, течет кран на кухне.

— Слава богу! Можно ли так пугать! Позвони в ЖЭК, пусть пришлют водопроводчика. Деньги в серванте. Дай ему рубль восемьдесят девять, на маленькую.

— Не учи, — резко сказал поэт. — Я знаю жизнь.

В ЖЭКе ему ответили: «Ждите, вы не один».

Поэт стоял у кухонной раковины, уныло смотрел на льющуюся воду и думал, что так же бесполезно течет жизнь. Пушкин в его годы уже написал «Цыган», а Лева Коклюш, текстовик-песенник, построил дачу и купил «Жигули».

В передней прозвучал звонок. Поэт открыл дверь и увидел паренька примерно одних лет с ним. На парне была замшевая куртка, вельветовые штаны и туфли на платформе. Он носил шкиперскую бороду и прямые волосы до плеч.

— Салют! — сказал парень.

— Вам кого? — спросил поэт.

— По вызову. Ну, чего у вас приключилось?

Поэт провел водопроводчика на кухню. Тот снял оленьего цвета куртку, вынул из модного чемодана пластиковый передник, разводной ключ и еще какие-то непонятные предметы.

Минут десять он колдовал над краном, напевая: «Топ, стоп, хлоп, тра-ля-ля...»

Авария была ликвидирована.

Затем он снял передник, уложил его, разводной ключ и непонятные предметы в чемодан, долго и тщательно, как хирург перед операцией, мыл руки и наконец сказал:

— Подмахни нарядик!

Он обратился к молодому поэту на «ты», и поэт не обиделся. Поэт любил демократическую простоту.

— Пройдем в комнату, — сказал поэт.

— Некогда, ну да ладно, — сказал водопроводчик, и они прошли в комнату, которая служила спальней и творческой лабораторией.

Водопроводчик цепким взглядом окинул комнату: диван-кровать, письменный стол, сервант, полку с книгами, два стула, поглядел на бледное, изможденное лицо поэта и спросил:

— А ты что, на бюллетене?

— Нет, — почему-то застеснялся поэт.

— Ясно — значит, инвалид?

— Нет, я здесь работаю.

— Понятно. Надомник. Чего работаешь? — спросил водопроводчик, ища глазами инструмент.

— Пишу стихи. Я поэт.

— Тут вот и пишешь?

— Тут.

— Здорово!.. И никуда ходить не нужно?

— Нет.

— И номерок не вешаешь?

— Не вешаю.

— Живут люди!. . Значит, сам себе начальник?

— Сам.

— Ловко устроился. А зарплата у тебя какая?

— Никакая.

— Заливаешь!.. У нас каждому по труду.

— Я тружусь, — бледнея от гордости, сказал поэт и, раскрыв ящик письменного стола, вынул оттуда пачку исписанных листов: — Вот!

— А ну прочти, — приказал волосатый парень и уселся верхом на стул.

Поэт долго перебирал исписанные листочки и наконец, волнуясь и завывая, прочел «Песнь о молотке».

— Ясно, — сказал водопроводчик, — это к концу квартала хорошо, чтобы производительность поднять. А про любовь у тебя есть?

— Есть, — краснея, сказал поэт и прочел стихи о любви.

— Толково, — сказал водопроводчик. — И что ты потом с этим товаром делаешь?

— Несу в журнал или в издательство.

— И сразу тебе в лапу?

— Нет, если напечатают.

— И долго ждешь?

— По-разному. Иногда три месяца, иногда три года, а иногда возвращают.

— И тогда тебе чего? — заинтересовался водопроводчик.

— Ничего, — вздохнул молодой поэт.

Оба помолчали.

— Интересное кино, — сказал водопроводчик. — А на что же ты жуешь?

Молодой поэт не ответил. Не мог же он признаться, что живет на зарплату жены.

Оба опять помолчали.

— А за отпуск тебе платят? — спросил водопроводчик.

— Нет, — виновато признался поэт.

— Гады они!— решительно сказал водопроводчик.

— Кто? — не понял поэт.

— Ну, эти самые, на кого ты вкалываешь. Непорядок! Человек мучается, а они... Ни зарплаты, ни отпуска!

— Такая профессия, — сказал поэт. — Пушкин тоже весь в долгах был.

— Пушкин? — переспросил водопроводчик. — Так это же при царском режиме... Ладно, ты не огорчайся — может, тебе впоследствии, как Пушкину, фигуру отольют... Конечно, надо и при жизни свое ухватить.

Оба снова помолчали. Затем водопроводчик взглянул на свои большие квадратные часы:

— Ну, мне пора. А ты жми дальше... И вот что...

Он порылся в карманах замшевой куртки.

— Вот тебе рубль восемьдесят девять, на маленькую...

Выборы местного комитета были назначены на четверг двадцать третьего марта, после окончания рабочего дня. Так решил новый управляющий Стройбума Трофим Денисович Панкеев.

— Извините, Трофим Денисович, — сказал секретарь партбюро Кортиков, — конечно, ваша идея полна новаторского смысла, но такого у нас еще не было.

— Не было, — дружно подхватили председатель месткома Тарасюк и секретарь комсомола Дима Овчинников.

Управляющий посмотрел на них чуткими административными глазами и мягко сказал:

— Разрешите спросить, как же у вас было?

Секретарь партбюро Кортиков посмотрел на предместкома Тарасюка. Тарасюк — на Диму.

Дима застегнул пиджак на все пуговицы, поправил галстук:

— Раньше, Трофим Денисыч, мы давали звонок за полчаса до конца рабочего дня. Тут все дружно собирались в актовом зале и проводили данное мероприятие.

Глаза управляющего стали жестко-деловыми, в голосе зазвучала медь:

— До конца работы, правильно я вас понимаю? Секретарь партбюро потер лысеющий лоб:

— Не мы одни. Так и в Стройдыме.

— И в Стройутиле, — добавил Тарасюк.

— И в Стройпыли, — бодро отрапортовал Дима.

Управляющий весомо молчал. Быстро умножив в уме тридцать минут на триста сотрудников и разделив эту сумму на шестьдесят, он значительно произнес:

— Так... Выходит, мы теряем сто пятьдесят часов рабочего времени, а в это время в Тольятти потоком идут «Жигули»... Сколько машин выпускает за это время завод?

Никто не смог ответить на этот глубокий экономический вопрос.

— Много, очень много! — твердо сказал управляющий. — С этим пора кончать!.. Перевыборное собрание мы начнем сразу после работы, ровно в шесть.