Неизвестен Автор - Туда и оттуда

- Не споешь ли ты мне?

Эллен взяла гитару, проверила настройку - нет, ничего, сойдет, мельком отметила, что струны зазвучали немного по-другому, не так глухо, но не удивилась - все так и должно было быть.

То ли сумерки, то ли снова рассвет...

Что ночь для того, кто не знает сна?

Для чего Бессмертному теплый хлеб

Или чаша вина?

Разве страшен богу меча удар,

Лунный холод и солнца жар?

Если черным ветром ты можешь стать,

Зачем же коня седлать?

Разве может всесильный усталость познать?

Почему ты не в силах удар нанести?

Щит слишком тяжел, меча не поднять,

И всегда одному идти.

Ты знаешь боль и страх за других,

Ты падаешь, чтобы подняться опять,

Ты пройдешь сквозь смерть, но твои враги

Не смогут победу торжествовать.

На черном тоже заметна грязь,

Так лучше алмазная пыль на крови!

И кто-то шипит: "На колени, мразь!"

А кто-то молит: "Живи!"

Виски раскаленная память жжет,

И вовеки не снять венца,

Но будет время - огонь и лед

Сольются в стали кольца.

Я приму этот дар. Я шагну сквозь боль,

Чтоб коснуться руки твоей.

Мне дорога - на раны звездная соль,

Но все же иду по ней.

Так будет, когда по руслу веков

Как густая кровь потекут года,

И черные кони своих седоков

Помчат туда, где сияет Звезда.

А пока - на землю среди зимы

Звездопад, как светлые слезы Тьмы,

Чтоб весной серебром полыни взойти

На могилах погибших в пути.

То ли крупная соль, то ли болью в глаза

Раскаленный песок бесконечных дорог.

Это звезды шуршат в песочных часах,

Отмеряя неведомый срок.

Легче бить того, кто поднялся в рост,

Ложь на трупах жиреет, как воронье,

Но омыты слезами и светом звезд

Будут раны твои и имя твое.

То ли сумерки, то ли снова рассвет

Бесконечная пытка ночей без сна.

На алмазном песке кровавый след

Равнодушная смоет волна...

Отзвенел последний аккорд, и Эллен, подняв голову, увидела, что он спрятал лицо в ладонях, и что руки у него покрыты следами недавних ожогов. Сердце на миг остановилось, и острая жалость пронзила ее, как стрела.

- Если хочешь, я дам тебе силу, - сказал он. - У тебя есть дар пробуждать сердца.

Она только кивнула, соглашаясь.

...Вот крепость, что стоит над Бездной, и братство хранителей ее. И вот мир, что готов рухнуть в Бездну, обратиться в ничто, ибо равновесие нарушено. Не первый раз клонятся чаши весов, но кто может поручиться, что не в последний? Ибо нет священной чаши Грааля, дающей утоление жажды и исцеление...

x x x

Наскучившее морское путешествие наконец-то завершилось. Уже можно было различить в свете полдневного солнца сады и дома колониальной столицы Антенор, террасами спускавшиеся к морю по склону горы Монтан. Мадам Илэн д'Эйли лениво обмахивалась веером, сидя в плетеном кресле на верхней палубе. Ветерок, подгонявший корабль "Розовый ирис", совершенно не освежал. Ах, скорее бы очутиться на твердой земле, в прохладной тени деревьев, у журчащего фонтана!

В порту уже ждали прибытия "Ириса" - мадемуазель Лилиан де Фюни, сердечная подруга мадам Илэн, была заранее извещена. И как только из порта сообщили, что корабль подходит к причалу, карета мадемуазель де Фюни была готова.

Когда Илэн томно и расслаблено сошла на берег, Лилиан с радостным возгласом раскрыла ей объятия:

- О, дорогая, я так рада! Я уже думала, что ты так и не выберешься из своего поместья!

- Ах, Лили, - слабым голосом отвечала Илэн, - разве возможно для женщины, наделенной столь тонкой душой, как у меня, вытерпеть долгое присутствие моего супруга! Он зарылся в скучные научные трактаты и совершенно не уделяет мне внимания. Я так болела весь год, совершенно измучилась. А эта жара и качка на корабле довели меня чуть ли не до смерти... К праздникам я намереваюсь уехать в Столицу, но я слыхала, что все изысканное общество нынче собирается здесь, в Антеноре.

Надо сказать, что плотная фигура и румяное лицо мадам д'Эйли ничуть не свидетельствовали о нахождении на грани обморока от слабости и усталости, а громкий голос и жеманные манеры отнюдь не наводили на мысль о тонкости душевной. Но Лилиан тем не менее сочувственно вздохнула:

- Да, ты так побледнела и устала! Но увы - здесь тоже не очень весело. Представь себе, милая Илэн, у нас здесь собрался весь цвет Аквитании. Герцогиня держит салон, и если бы не ее четверги, я бы умерла от тоски.

К слову сказать, мадемуазель де Фюни всегда, начав говорить, едва могла остановиться, а уж выслушать собеседника не затруднялась и подавно. В ее хорошенькой головке никак не могла угнездиться мысль, что людям вовсе не интересны бесконечные выспренние подробнейшие рассказы о ее переживаниях и героях ее нового романа (в прямом и переносном смысле). Ибо мадемуазель де Фюни имела привычку изображать малейшие свои переживания в бесчисленных прециозных романах из чужестранной жизни, словно надеялась сравняться в этом с госпожой Скюдери. Ее герои то и дело совершали чудеса отваги в самых невероятных ситуациях, героини были все как одна прекрасны, талантливы, умны, утонченны и несчастны в личной жизни.

Что же касается вышеупомянутого салона, то завела его в Антеноре герцогиня де Ш. (настоящего ее имени мы называть не будем, дабы не запятнать славное и знатное имя чернилами, а будем звать просто Роксаной - ибо именно так ее зовут посетители салона). Роксане было около тридцати лет, и два года назад ей пришлось покинуть Столицу из-за политических интриг, в которых она участвовала на стороне королевы Катарины против графа де Боша и его камарильи. Теперь она, будучи дамой образованной и утонченной, держала салон, в котором была окружена поэтами, менестрелями, актерами и кавалерами, многие из которых имели сомнительное удовольствие навлечь на себя немилость короля. Словом, салон Роксаны был островком столичного блеска в унылой жизни запроливной провинции и цветником прекрасных дам. По вышеуказанной причине мы не станем называть их настоящие имена, ограничившись теми, которые эти дамы и их не менее блистательные кавалеры носили в салоне. Каждый здесь старался блеснуть поэтическим либо музыкальным талантом. В их кругу было модно демонстрировать свободомыслие и вольнодумство, однако вне салона его посетители соблюдали все условности и исправно посещали церковь. Сердечные же дела салонного общества были столь запутанны, что причудливые многоугольники, ими образованные, затруднился бы определить самый ученый геометр. Одна из таких фигур и была первопричиной нынешней горести мадемуазель Лилиан.

- Едва увидев его, я поняла - это он, мой единственный! Эти темные кудри, эти синие глаза, струящие неземное сияние! Я не смела с ним заговорить напрямую, но сколько прочувствованных строк я посвятила ему, сколько ночей томилась в ожидании счастья! И если бы не эта подлая предательница, эта мерзкая змея... Он непременно обратил бы свой чудный взор на меня. Но она опутала его сетью своих бесцветных волос - о, с какой радостью я повыдирала бы их! - и увлекла его на погибель. Он обручился с нею, и теперь они почти не появляются в салоне. И тогда я поняла, что надо действовать решительно...