Вейо Мери - Рассказы финских писателей

Вчера мать приходила за покупками одна. А сегодня и ее не видать. Вот досада. Уж не захворал ли мальчуган? Я бы не пустил его на такой мороз в одной только курточке. Да нет, уж конечно, он надел вниз шерстяной свитер, как же иначе — опять несешь пустое, старик.

Вон, вон они идут. Нет, только мать. Мальчика не видно.

Не пришел, и сегодня не пришел. Мать проходит мимо, в молочную. Слишком надменное лицо, ничего не прочтешь. Мальчик заболел — должно быть, так. Что же, спросить у матери? Какая чушь. Кашель и насморк, у детей это бывает часто.

Но вот мать выходит из лавки, и я с грехом пополам встаю. А когда она приблизилась, начинаю:

— Сударыня...

Она оборачивается. Все-таки оборачивается.

— Простите, сударыня, я хотел...

Надо спешить — сударыня уже начала леденеть.

— С вами всегда был маленький мальчик, этакий крошка-мартышка... В этих самых... в белых перчатках...

— Ну, и что дальше?

— Дальше-то? Дальше? Так вот, уж не болен ли он, раз...

— Боже сохрани, ничуть!

И сударыня пронзает меня таким обличающим взглядом, что мне кажется, будто я совершаю злодеяние, напускаю порчу на ее дитя. Слова застревают у меня в горле — я не могу ничего ни сказать, ни объяснить, а сударыня мерит меня взглядом с головы до пят — вот уже смерила, смерила, я не успел. Не успел найти нужное слово. И теперь сударыня, как все они, конченый человек, бесповоротно конченый.

— А вам-то, собственно, что за дело до моего сына? — Она еще раз мерит меня взглядом. — Вам-то что за дело?

Все пропало. Слова опять приходят на ум, но теперь уже другие, те, что произносятся тогда, когда все безразлично.

— Вашего сына? Это был мой сын!

Никогда еще я не выражался более точно. Глаза женщины чуть не выскакивают из орбит, по лицу проходят все цвета радуги. Вскрикнув, она убегает.

Пусть бежит. У нее есть сын, у меня никогда не было. Я только вообразил себе на немножко, будто регулирую уличное движение, а вместо перчаток у меня слова «мой сын» и «был». Мне почти показалось, будто огромные автобусы какое-то мгновение катились по мановению моих перчаток. Но это неправда. Автобусы уже ушли. Ушли. Боже сохрани — воистину сохрани! — нас, мартышек.

— Выходит, если аналогичный мультипелиоз в соединении с микролизобом гармонизировать с тригофлегмой, получится тетрафульгомаксимумкульминация! — воскликнул профессор Пепсиус. — Ура!..

От восторга профессор так растерялся, что по рассеянности забыл слово «ура» заменить научным термином.

Он сделал потрясающее открытие. Инферонируя пелагетические парасаксофолиертомодиоды... Короче говоря, ему удалось получить неведомые до этого лучи, которые могут стимулировать рост растений в несколько тысяч раз.

В районах, например, где снимают урожай пшеницы только раз в году, теперь, применяя гипсолизоб-излучение, урожай можно будет собирать по 20—35 раз в год. Таким образом, весь мир можно за короткий срок превратить в райский сад с тучными нивами.

Открытие профессора Пепсиуса вызвало такую сенсацию, что слух о нем дошел и до журналистов.

Долгое время ничего путного, однако, из открытия не получалось. Потому что для обсуждения вопроса об использовании открытия было создано несколько комиссий.

Комиссия по экономическим вопросам констатировала, что вопрос этот не так-то прост. С ним, между прочим, связана проблема перепроизводства. Чем больше ее обсуждали, тем сложнее и запутаннее она становилась.

Общеполитическая комиссия до такой степени запуталась в своих внутренних противоречиях, что даже через три года не подошла к сути дела.

Через семь лет все комиссии вследствие недостаточности ассигнований распались. Сумма в полмиллиона, выделенная для развития и изучения открытия профессора Пепсиуса, была давно израсходована. Требовались дополнительные ассигнования, но особого интереса к открытию уже не ощущалось.

Чтобы возродить интерес к своему открытию, профессор Пепсиус проводил доклады, демонстрировал гипсолизоб-излучение, которое в течение нескольких минут на клочке земли с гектар вызывало буйный рост растительного покрова.

Аудитория удивлялась, но особого восторга не выказывала. В кинофильмах доводилось видеть чудеса похлеще этого.

Потом случилось одно событие. Во время демонстрации профессор по рассеянности пустил лучи в обратном направлении.

В одно мгновение весь растительный покров на площади в один гектар был уничтожен.

Часом позже профессору Пепсиусу выделили из резервного фонда один миллиард. И для дальнейшего усовершенствования открытия еще десять миллиардов.

Гипсолизоб-излучение открыло совершенно новое, эффективное средство ведения войны. Растительность целой страны, даже всей земли, можно будет уничтожить одним движением руки!

Аптекарь только улегся, когда раздался звонок у двери. Пробормотав положенные проклятия, аптекарь пошел отворять.

В аптеку ввалились хозяева дальних хуторов — Вилле Тахкомен и Иисаки Хинтти.

Вилле:Добрый вечер, господин аптекарь!

Аптекарь:Какой там вечер. Теперь, скорее, ночь.

Вилле:Ну, доброй ночи тогда!

Иисаки:То же самое пожелаю вам и я.

Аптекарь:Какая же случилась беда, что хозяева в такой поздний час в дороге?

Вилле:Да беды никакой нет. И спешки тоже. Даже наоборот — с делами мы вроде управились, время у нас есть. Ведь у нас как? Если случится в кой-то век побывать в городе, всегда столько наберется дел, успевай только поворачиваться. Ну, и засиделись там, у Контисса — это зять Иисаки... Пожаловали мы сюда, видно, в непоказанное время?

Аптекарь:Да, время позднее.

Вилле:Говорят, если позвонить поздно ночью, кроме лекарств по рецептам в аптеке уже ничего не достанешь?

Аптекарь:Да, ничего. Таков порядок.

Вилле:А если не достанешь ничего, кроме тех лекарств по рецептам, то ведь ночью можно выдать их и без рецепта?

Аптекарь:Ни в коем случае.

Вилле:По закону, стало быть, не полагается?

Аптекарь:Ну, в случае крайней необходимости можно кое-что отпустить и без рецепта. И если уж хозяева приехали из такой дали, придется отпустить. Знать бы только, черт возьми, что им надобно!

Вилле:Мне-то, собственно, ничего не надо. Старуха вот разве что на колики жалуется...

Аптекарь:Заболела, значит, хозяйка Тахконенна?

Вилле:Да нет, не заболела. Слава богу, жива-здорова. Вчера утром, правда, немного сплоховала. Доила корову у хлева, а тут подлетел этот чертов петух да как заверещит у самого уха. Корова испугалась, лягнула ногой — старуха упала, подойник и скамейка тоже, и ножка — хрясь — пополам.