Константин Мелихан - Правдивые истории сивой кобылы

- Успокойтесь, - мягко сказал профессор, и его лучистая улыбка осветила инспекторское лицо...

В то же мгновение инспектор вспыхнул и испарился.

- Ну и запах! - поморщился профессор. - Откройте форточку, доктор!

Случай с литературоведом

Литературовед Кротов ехал из Ленинграда в город Пушкин, чтобы принять участие в Пушкинских чтениях.

Глядя на унылые картины, пробегавшие за окном, он размышлял о связи литературы и литературоведения и не заметил, как подъехал к Царскосельскому лицею.

Кротов вылез из кареты и сразу опьянел от кислорода.

- Ну, слава государю, успели-с! - сказал ему швейцар с седыми баками. - Лицеисты все в сборе.

Кротов скинул швейцару меховую шинель и, поскрипывая высокими сапогами, поспешил за каким-то кавалергардом.

"Хорошо придумано, - еще ничего не понимая, мысленно отметил Кротов. - Только как же я проморгал, когда автобус на карету меняли?"

Наконец они пришли. Зала была уже полна. Долетали обрывки фраз: "Экзамен... Словесность..." Незнакомая дама обратила на Кротова свой лорнет и учинила ему улыбку.

Вдруг кто-то хлопнул его по плечу. Кротов повернулся и обмер: рядом с ним за длинным экзаменаторским столом сидел Державин. Правда, уже старик. Нет, это был не сон. Маститый поэт екатерининской эпохи насупил брови и спросил литературоведа:

- Ну что, начнем?

- Как вам будет угодно, - пролепетал Кротов и, подумав, робко добавил: - с!

В то же мгновение на середину залы вылетел курчавый мальчуган и с жаром стал читать свою оду "Воспоминания в Царском Селе".

Кротов вспотел. Он впервые видел живого Пушкина.

Но тут же поймал себя на мысли, что думает совершенно о другом: "Как жить? Где работать?! О ком писать?!!"

И даже после бала, утомленный, наш литературовед долго не мог прийти в себя. "О ком писать, - думал он, засыпая, - если даже Пушкин ничего такого еще не создал?!"

Проснулся Кротов в середине ночи. "Ничего не создал?!" Он вскочил с постели.

- Так зачем же я буду писать о Пушкине? Хватит! Теперь я сам себе Пушкин!

Кротов положил перед собой пачку чистой бумаги и, умакнув гусиное перо в чернила, начал сочинять:

Мой дядя самых честных правил, Когда не в шутку занемог, Он уважать себя заставил И лучше выдумать не мог...

Сочинялось легко.

- И без всяких черновиков! - радовался он. - Сегодня же отнесу к издателю.

Но через несколько минут наступил творческий кризис. Наизусть "Евгения Онегина" Кротов не помнил.

- А изложу-ка я его прозой! - решил он и написал: "Надев широкий боливар, Онегин едет убивать время, что наглядно рисует нам образ лишнего человека".

- Не то! - выругался про себя Кротов и все зачеркнул. - Так теперь пусть другие литературоведы пишут: "В своем романе "Евгений Онегин" отец русской литературы Кротов с потрясающей полнотой раскрыл нам всю пустоту светского общества". Белинский. Светского общества... - повторил Кротов.

Ему припомнилась незнакомка с лорнетом. Красивая женщина, а из светского общества! И все присутствовавшие на экзамене - из светского общества! И даже он, Кротов, тоже из светского общества!

- Да меня за это светское общество!..

Кротов сжег неоконченный вариант "Евгения Онегина" и дал себе честное слово - никогда в жизни больше не быть Пушкиным.

- Напишу-ка я о том, что мне ближе, - сказал он и, положив перед собой новую пачку чистой бумаги, написал сверху: "Преступление и наказание. Кротов".

- Этим бессмертным произведением я вынесу суровый приговор всему буржуазному индивидуализму! - воскликнул он и тут же осекся, живо представив себе карающую десницу шефа жандармов Бенкендорфа.

- На какие ж гроши мне теперь жить?! - чуть не зарыдал Кротов. - Комедию, что ли, писать?! - и написал на новом листе: "Ревизор", - но, вспомнив, каким суровым нападкам подвергнется гоголевское творение Кротова, схватился за голову:

- Что делать?

И тут же поспешно добавил:

- Чернышевский. Ему принадлежат эти слова, а не Кротову.

- Кротову! - прогремел над ним железный голос.

Воздух наполнился азотом, водородом и выхлопными газами. Дышать стало легче.

- Слово предоставляется литературоведу Кротову! - повторил голос.

Все зааплодировали.

Кротов будто пробудился ото сна. Он взошел на трибуну, опустил пониже микрофон и с особой проникновенностью начал:

- Мы собрались на этот чудесный праздник, чтобы почтить память Пушкина, патриота-гражданина, борца с самодержавно-крепостническим строем!..

Двойной блок

Нет, раньше донжуаном Горохов не был. В любви ему не везло по той простой причине, что он не встречался с женщинами. А не встречался он потому, что был слабосильным.

Но однажды с ним произошел случай, который в корне изменил всю его жизнь.

Горохов возвращался с работы позже обычного. На улице уже было темно, когда к нему приблизились двое и спросили время вместе с часами.

У Горохова екнуло под коленкой, и он, понимая, что делает не то, тихо позвал на помощь.

Редкие прохожие, в глубине души сочувствуя ему, быстро переходили на другую сторону и исчезали во мраке.

Тогда Горохов, уже совсем не понимая, что делает, снял часы и принялся их заводить.

Тогда-то и появилась из темноты эта девушка и прежде, чем Горохов успел опомниться, выбросила вперед ногу и крикнула: "Йя!".

Один из двоих сразу упал, а другой стал медленно оседать.

Девушка протянула Горохову руку и сказала:

- Вера.

- Горохов, - ответил Горохов, соображая, что лучше: поцеловать ей руку или пожать?

Ему стало не по себе. "Лучше бы они часы у меня отобрали", - подумал он и, чтобы как-то разрядить обстановку, брезгливо сказал:

- Пойдемте отсюда, Вера.

Они пошли рядом. Пахло мокрой сиренью. Горохов ловко сломал одну веточку и вручил Вере:

- Здорово вы их все-таки!

- Ой, это совсем не трудно! - рассмеялась Вера. - Обыкновенное каратэ. Вот бейте меня!

Горохов смутился. Он не знал, как должен вести себя джентльмен с дамой в такой ситуации, и деликатно спросил:

- В какое место желаете?

- В любое, - сказала Вера. - Можно - в челюсть.

Горохов осторожно ударил.

- Сильней, - сказала Вера и стала в стойку.

Горохов ударил еще раз. Но удар его до цели не дошел.

- Это блок, - просто сказала Вера. - А теперь снизу.

Горохов размахнулся и что есть силы ударил девушку в живот. Но рука его опять наткнулась на преграду.

- Это нижний блок, - объяснила Вера.

- А если сзади? - вошел в азарт Горохов и засучил рукава.

- А это будет уже... - и Вера произнесла непонятное Горохову японское слово.

- Потрясающе! - вытирая пот, сказал Горохов.

- Ничего особенного, - сказала Вера. - Все зависит от тренировки.

- Можно вас проводить? - вдруг спросил Горохов и для большей убедительности добавил: - А то одной в такое время...

На другой день они пошли в театр. Перед спектаклем Горохов надел очки и увидел, что Вера далеко не красавица. Но он все равно не надеялся на ее взаимность.