В. Артемов - Остроумие мир. Энциклопедия

— Скажи своему барину, — сказал Каносса посланному, — что если тигр, проворнейшее из животных, целых три месяца шел от твоего барина ко мне назад, то сколько же времени на это потребуется неповоротливому раку?

* * *

Английский король Георг IV затеял против своей супруги Каролины чрезвычайно скандальный процесс по поводу ее супружеской измены. Одним из самых ожесточенных врагов королевы был лорд Клейфорд. Лондонская чернь, сочувствовавшая королеве, была враждебно настроена против ее врагов, и вот однажды, когда Клейфорд попался на глаза бушующей уличной толпе, она остановила его экипаж и с угрозами принуждала его кричать: «Да здравствует королева Каролина!» Видя, что всякое сопротивление будет опасно, он высунулся из кареты и во все горло возопил:

— Да, друзья мои, да здравствует королева Каролина, и пусть все ваши жены станут такие же, как она!

* * *

Английский поэт Уильям Девенант утратил свой нос вследствие сифилиса. Однажды на улице к нему пристала какая-то нищая, неотступно за ним следовала, прося милостыню, и при этом все повторяла:

— Да сохранит Господь ваши глаза.

Девенант, наконец, чтобы отвязаться от нее, подал ей, и она, поблагодарив его, снова сказала:

— Да сохранит Господь ваши глаза, сэр!

Удивленный этим своеобразным пожеланием, Девенант спросил ее, чего ради она так хлопочет о его глазах; зрение, дескать, у меня, слава Богу, хорошее, я не слеп.

— О нет, — отвечала нищая, — я знаю, что не слепы, я о том и прошу Бога, чтобы зрение у вас не ослабевало и вам не было надобности носить очки; ведь вам не на что их надевать!

* * *

Арно Бакюляр, писатель с весьма посредственным талантом, однажды зашел к графу Фриежу, большому остряку в то время, когда тот занимался туалетом. Желая сказать графу что-нибудь любезное, Арно заговорил о волосах графа, находя их совершенно особенными, такими, какие обыкновенно бывают только у гениальных людей.

— О Арно, — отвечал ему граф, — если б я был уверен, что мои волосы обладают такими качествами, то охотно бы их остриг и заказал бы из них парик для вас!

* * *

Поэт Ложон, автор довольно посредственных песенок, вздумал попасть в члены Академии наук, когда ему было уже 83 года. Но его литературные заслуги были очень незначительны, и его избранию академики противились.

— Эх, господа, — уговаривал Делиль своих коллег, — ведь мы все знаем, куда лежит его путь; ему пришла фантазия пройти туда через академию; ну и пусть идет, пропустим его!

* * *

Английскому сатирику Донну говорили:

— Громите пороки, но щадите порочных.

— Не понимаю, — отвечал Донн. — Это все равно что громить карты и щадить шулеров!

* * *

Однажды Лист и Рубини давали концерт в каком-то французском городе. К их крайнему удивлению и обиде, на концерт явилось всего лишь около полусотни слушателей, да и те держали себя удивительно холодно. Несмотря на это, и Лист играл превосходно, и Рубини пел, как ангел. По окончании концерта Лист вышел на эстраду и обратился к публике с оригинальным приглашением:

— Милостивые государи и милостивая государыня (потому что на концерте присутствовала всего одна дама), я полагаю, что музыки с вас было уже достаточно; осмеливаюсь теперь просить вас оказать нам честь — отужинать с нами!

Публика с минуту колебалась, потом любезно приняла приглашение. Листу этот ужин обошелся в 1 200 франков. Виртуозы не пожелали повторять концерта в этом городе.

— И напрасно, — заметил на это известный критик Жюль Жанен, — надо было повторить. Публика могла остаться холодной к музыке, но ее могла прельстить перспектива ужина.

* * *

С Жюлем Жаненом случилось в Англии чрезвычайно забавное происшествие. Вся соль того случая зиждется на том, что у англичан высшего круга строго соблюдается чопорный обычай — никогда не заговаривать с людьми, которые не были им представлены; нельзя обращаться в человеку, не называя его по имени.

* * *

Жанен, будучи в Лондоне, сидел в одном ресторане, содержавшемся французом, и мирно читал газету. Недалеко от него сидел весьма спокойной внешности англичанин и пил грог. Вдруг англичанин этот посмотрел на Жанена, подозвал гарсона и спросил у него, ломая французский язык по обычной манере англичан:

— Гарсон, как зовут этого господина (т. е. Жанена), который курит свою сигару, читая свою газету у печки?

— Не знаю, милорд, — отвечал гарсон.

Издав обычное «оа!» — англичанин встал, подошел к кассирше и обратился к ней:

— Мисс, как вы зовете этого господина, который курит свою сигару, читая свою газету у печки?

— Он не из постоянных наших посетителей, милорд, — отвечала кассирша, — и я, к сожалению, не могу вам ничего о нем сообщить.

Опять «оа!». Затем неугомонный англичанин изъявил твердое желание видеть самого хозяина ресторана. Того вызвали, и он предстал с вопросом:

— Чем могу служить?

— Скажите, господин хозяин, вы не знаете, как зовут этого господина, который курит свою сигару, читая свою газету у печки?

— Не знаю, милорд; в первый раз вижу его у себя.

— Оа!..

На этот раз англичанин направился уже прямо к самому Жанену.

— Сударь, курящий свою сигару, читая свою газету у печки, мне надо знать, как вас зовут.

— Сударь, — ответил вежливый француз, — мое имя Жюль Жанен.

— Так вот что, господин Жюль Жанен, вы сидите слишком близко к огню и ваш сюртук давно уж горит.

Жанен, не замечая того, спалил чуть не всю полу своего сюртука. Но как же мог порядочный джентльмен сказать ему об этом, не зная, как его назвать?..

* * *

Лагарн был очень груб и бесцеремонен с женщинами. Рассказывают про него, что однажды на вопрос, почему он рассорился с одним из своих друзей, он отвечал:

— Я бросил его жену, вот он и не может мне этого простить.

* * *

В другой раз, когда его поздравляли по случаю получения им доходного места, он заметил:

— Да, 12 тысяч франков… Можно бы жить хорошо, кабы подвалило счастье и жена умерла.

* * *

Князь Каунитц отличался удивительной слабостью: он не желал сделаться старым, а о смерти решительно не хотел слышать, так что в его присутствии никто этого слова и не произносил. Он запрещал при себе говорить даже о болезнях. Он видел королеву в оспе, и с этих пор самая мысль об оспе стала ему невыносима. Когда надо было ему сообщить о чьей-либо смерти, то приходилось заводить об этом речь намеками, а прямо сказать нельзя было. Так, когда умер его близкий друг барон Биндер, то секретарь Каунитца, Райдг, не смел прямо сказать ему об этом, а выразился так:

— Барона Биндера нигде не стало видно.

* * *

Художник Ланкре был отличнейший пейзажист, но зато совсем не умел рисовать фигуры. Однажды ему заказал картину какой-то богатый любитель, и на этой картине непременно следовало представить церковь.