Владимир Поляков - Моя сто девяностая школа (рассказы)

В Никольском садике у Тучкова моста мы гуляли с моим другом Бобой Рабиновичем и в желтой деревянной беседке играли во взятие Зимнего дворца.

Так помню я свое детство до восемнадцатого года, когда встал вопрос о моем поступлении в гимназию.

ПТИЧКА БОЖИЯ

Когда же я впервые пошел в школу?

Этого дня ждал весь наш дом.

Мама начала волноваться еще за неделю, тетя Феня две недели скрывала свое волнение и начала проявлять нервозность за два дня, а папа уходил с книгой в уборную и волновался там, чтобы никто не видел.

Я тоже, конечно, волновался, но так как я был маленький, то волновался меньше.

И вот наступило утро этого дня. Я проснулся, умылся, оделся и вышел в столовую. Мама уже хлопотала у стола.

- С добрым утром, - сказал я и хотел поцеловать маму. Но мама отошла в сторону и кинула на меня изучающий взгляд.

- Как ты одет?

- Как всегда, - оказал я.

- Сегодня не "как всегда". Сегодня ты идешь на экзамен в гимназию. (Тогда еще была гимназия. Школой она стала через три месяца.) Я же тебе положила на стул чистую рубашечку, а ты опять надел эту кацавейку. И ради такого дня можешь помыть шею. Ничего не случится.

Я понимал, что нужно умываться, но мыть каждый день шею я считал излишней роскошью. Тем не менее я помыл шею, переодел рубашку и выглянул в окно.

На улице светило солнце, но все было более или менее обычно. Спешили прохожие, дворник подметал тротуар, шли трамваи.

В столовую вошел папа.

- Ну, как настроение? - спросил он. - Выдержишь экзамен?

- Не знаю, - сказал я и в этот момент начал вдруг волноваться.

Мама налила мне чай в стакан с подстаканником.

- С сегодняшнего дня ты взрослый мужчина, - сказала она, - и тебе полагается подстаканник.

А тетя Феня положила мне на блюдце румяные свежие коржики:

- Это я тебе испекла по случаю твоего экзамена.

Но я уже не мог ни пить, ни есть.

- Иди сюда, - сказал папа, - я тебя по-человечески причешу.

Он сел в кресло, зажал меня между своими коленями и раз пять делал мне английский пробор. Получалось то криво, то косо, то никак. И все же отец добился желаемого: пробор прямой тропинкой пересекал мою прическу.

- Иди сюда, - сказал отец и смазал мои волосы светло-зеленым бриллиантином. Теперь они сверкали, и я был готов к экзаменам.

- Ну, желаю тебе успеха, - сказал он и улыбнулся. Улыбка у него не очень получилась, потому что он был очень взволнован. Мне даже показалось, что он волнуется больше, чем я.

Мама взяла меня за руку и повела в гимназию. Сзади шла тетя Феня в своей шляпке, отделанной цветами и виноградом.

Гимназия ничего особенного из себя не представляла. Обыкновенная дверь обыкновенного дома. Слева - аптекарский магазин, справа - булочная. Только в дверь все время входили мальчики и девочки с папами и мамами. Все входили, и никто не выходил.

Мы вошли в большой коридор. Здесь было множество ребят. Все стояли возле своих родителей и ждали.

А из одной двери выходила высокая тетя и выкликала фамилии. Тогда мамы или папы толкали свое дитя, и оно шло к двери, за которой исчезало, а потом, много времени спустя, выходило улыбаясь, или мрачное, или даже в слезах.

Все смотрели на выходящего или выходящую и начинали дрожать. В том числе и я.

И вот высокая тетя произнесла:

- Поляков Володя.

- Иди же! - сказала мама. - Не волнуйся, ничего страшного нет. Все будет хорошо.

"Откуда она знает?" - подумал я и пошел в открытую передо мной дверь.

Войдя, я шаркнул ножкой и сказал - здравствуйте. Голоса у меня почти не было.

Передо мной стояла полная румяная женщина небольшого роста в зеленой вязаной кофточке.

- Меня зовут Елизавета Петровна, - оказала она. - Садись.

И я сел за парту. Парта была небольшая, черная, но мне она показалась тогда огромной, похожей на корабль, который отплывает в далекие неизвестные страны.

- Ты читать умеешь, Володя? - раздался голос учительницы.

- Умею, - сказал я.

- Вот, прочти это.

И она дала мне книжку.

Я прочел:

- "Осенью в саду увяли цветы и листья на деревьях пожелтели. Ветер шумел в ветвях. Мокрые воробьи прыгали по лужам".

- Хорошо, - сказала Елизавета Петровна. - Достаточно. Знаешь ты какие-нибудь стихи?

- Знаю, - сказал я, встал и продекламировал: - А. С. Пушкин.

Птичка божия не знает ни заботы, ни труда, Хлопотливо не свивает долговечного гнезда.

Долгу ночь на ветке дремлет, Солнце красное взойдет, Птичка гласу бога внемлет, Встрепенется и поет.

- Молодец, - сказала Елизавета Петровна. - А что ты думаешь об этой птичке?

- Ничего я о ней не думаю.

- А что думал о ней Пушкин?

- Он мне не говорил.

Елизавета Петровна улыбнулась.

- Я понимаю, что он тебе не говорил, но ведь поэт всегда думает о том, что он пишет. Как ты полагаешь, Пушкин сочувствовал этой птичке? Ему нравилось, что она не свивает гнезда?

- Я думаю, что ему нравилось, - сказал я.

- Значит, это хорошо - не знать ни забот, ни труда?

- Мой папа говорит, что человек не может не трудиться.

- Твой папа говорит правильно. И птичка тоже должна трудиться и вить гнездо.

- Но ведь она же птичка? - сказал я.

- Ладно. Оставим это. Скажи, пожалуйста, сколько будет три плюс два?

- Пять, - сказал я.

- А пять минус четыре?

- Один.

- А дважды восемь?

- Пятнадцать, - сказал я.

- А если подумать?

- А если подумать - шестнадцать.

- А девять разделить на три?

- Три.

- Ну, а теперь посмотри на эту картинку и расскажи, что на ней нарисовано.

И Елизавета Петровна подвела меня к висевшей на стене картине.

Я сказал - это сад, в саду гуляет женщина с детьми, мальчик играет на барабане, а девочка держит куклу. На кусте сидит ворона. А на клумбе цветы.

- Какие?

- Разные.

- Можешь сказать своим родителям, что ты принят в старший приготовительный класс, - сказала Елизавета Петровна. - Поздравляю тебя, теперь ты ученик гимназии.

Я шаркнул ножкой и пулей выскочил из класса.

- Ну как? - кинулась ко мне мама.

- Никак, - сказал я. - Все нормально. Меня приняли.

- Как ты отвечал?

- Как мог.

- А что тебя спрашивали?

- Ничего особенного.

- Стихи читал?

- Читал. "Птичку божию". По-моему, ей понравилось. Особенно ей понравилось про папу.

- А что ты ей читал про папу? - испугалась мама.

- Я ей сказал, что папа любит говорить, что человек не может не трудиться, а учительница сказала, что папа говорит правильно. А Пушкин этого не говорил. Но тут что-то не ясно.

Мы пришли домой, и был праздничный обед, и после обеда папа даже вышел на балкон и крикнул мороженщика, который раскрыл свой голубой ящик и наполнил вафли мороженым крем-брюле. На моих вафлях было написано на одной "Варя", а на другой "Лена". И все радовались, а больше всех папа.

Он сказал:

- Видишь, как я тебе помог! Если бы я не сказал тебе, что человек не может не трудиться, ты мог бы провалиться на экзамене. А Пушкин смеется над птичкой, которая ничего не хочет знать и только поет. Это легкомысленная, беззаботная птичка. Кстати, почему ты не убрал за собой в комнате? Ты ушел в гимназию, а твоя постель осталась неубранной. Эх ты, птичка божия!..