Владимир Поляков - Моя сто девяностая школа (рассказы)

- Володька - предатель. Это уже все знают, и доказывать тут нечего. Предлагаю объявить ему бойкот.

Ни мы, ни девчонки не должны с ним разговаривать целый месяц. Не отвечать на его вопросы, не заговаривать с ним, не здороваться, не прощаться. Он - не наш. Ясно?

- Ясно! - закричали все.

- А теперь дадим ему последнее слово.

- Говори, предатель! - сказал Юра Чиркин.

Что я мог сказать?

- Я виноват, - сказал я. - Я не знаю, почему я это сделал... Мне хотелось подружиться с Россельсом...

- Подлиза! - крикнул Женя Данюшевокий.

- Я не подлиза, но так уж получилось, - сказал я. - Мне обидно, что я так поступил. Но я не предатель. Я даю честное слово, что я не предатель. Хотите - бейте меня, но не объявляйте мне бойкот. Я не могу потерять своих товарищей даже на месяц.

Встаньте все в очередь, и пусть каждый меня ударит.

Хотите - в нос, хотите - в зубы, хотите - куда хотите. Я заслужил. А я докажу, что я не предатель и никогда ни на секунду не изменю вам!

- Примем его предложение? - спросил Селиванов. - Тогда становитесь в очередь.

Первым встал в очередь Штейдинг. Он. был самым сильным. Подойдя ко мне, он сказал:

- Сам предложил. Твоя идея. - И, размахнувшись, так дал мне по носу, что я до сих пор удивляюсь, как он не свернул мне его набок. Впрочем, если приглядеться внимательней, то можно заметить, что он у меня смотрит немного в сторону.

Третьим был самый маленький в классе Лева Каценеленбоген. Ему трудно было бить меня по лицу, и он стукнул меня ногой в живот. Это было очень больно и унизительно.

И тогда Леня Селиванов сказал:

- Хватит с него, ребята. Он уже получил.

- А как же мы? - спросил Олег Яковлев. - Мы же все еще не ударяли. Изменил он всем, а били только трое...

- Но трое били за всех. Видите же, он еле стоит, - сказал Леня. - Все. Ты получил то, что заслужил.

А теперь - дай руку.

И все пожали мне руку.

Как я был счастлив! Как важно и как дорого было для меня это рукопожатие.

Больше я никогда не изменял своим товарищам.

Это был для меня урок на всю жизнь.

ИНФЛЮЭНЦА

Ура! Я заболел. Я очень люблю иногда болеть.

У меня инфлюэнца и температура тридцать семь и восемь. Пришел доктор Бухштаб, стукал меня по груди холодными пальцами, прикладывал ухо к моему сердцу, говорил, чтобы я не дышал, а сам сопел.

- Нужно лежать, - сказал он и прописал мне вкуснейшую микстуру.

Мама принесла ее в граненом флаконе с оранжевой крышечкой, похожей на капор. К флакону был прикреплен резинкой длинный хвост рецепта с нерусскими буквами.

Я не могу сказать, что я не любил ходить в школу.

Там были мои друзья, и почти каждый день я узнавал там от учителей что-нибудь новое и интересное, но каждый день ходить в школу - это все-таки слишком часто. И потому полежать дней пять-шесть в постели - это блаженство. Да еще зимой, когда на улице холодище. А дома топится печка, потрескивают поленья и ласковый огонь убаюкивает своим теплом.

Мама не спрашивает: "Почему ты не занимаешься? Приготовил ли ты уроки?" У нее совсем другой разговор, другие интересы: "Как ты себя чувствуешь, Володичка? Не болит у тебя головка? Может быть, ты что-нибудь хочешь?"

Мама покупает для меня в магазине черную икру, жарит вкуснейшую куриную котлетку и дает мне горячий чай с малиновым вареньем.

А папа тоже совсем другой. Он сидит возле моей постели и рассказывает боевые эпизоды из своей фронтовой жизни, как он чуть было не угодил в расположение пруссаков и как он учился ездить верхом.

А когда мама и папа уходят, я лежу и читаю увлекательную книжку Густава Эмара, и никто меня не тревожит. Хорошо иногда поболеть! Правда, немножко болит голова и чуть познабливает, но это можно терпеть.

Папа ушел на работу, а мама пошла в магазин чтото покупать к ужину. Я играл на кровати оловянными солдатиками. В это время на парадном раздался звонок, я вскочил с постели и босиком побежал открывать дверь.

В дверях стоял Леня Селиванов.

- Можно к тебе? - спросил он.

- Наверно, нельзя, - сказал я. - Заходи. Дома никого нет.

- Я зайду, - сказал Леня.

Он снял пальто и вошел в комнату.

- Счастливый ты человек, - сказал он, - лежишь, читаешь, делаешь, что хочешь, а я должен готовить уроки. Что это у тебя в банке?

- Малиновое варенье, - сказал я.

- Дай попробовать.

Я пошел в кухню, достал в шкафу блюдце и ложечку и принес Лене.

- На, пробуй.

- Я лучше прямо из банки, - сказал он и съел все варенье.

- А это у тебя что? - спросил он, указывая на вазочку с конфетами.

- Это конфеты "Лоби-Тоби".

- Люблю этот сорт, - сказал он и съел все конфеты.

Тут вернулась мама. Увидев Леню, она пришла в ужас.

- Зачем ты пришел?! - разволновалась она. - Володя болен, ты можешь заразиться, немедленно уходи.

- А может быть, я как раз хочу заболеть? - сказал Леня. - Я специально для этого пришел. Мне нужно отдохнуть от занятий, и я решил немножечко поболеть.

- Как тебе не стыдно! - сказала мама. - Сейчас же иди домой, если не хочешь, чтобы я пожаловалась твоей маме.

- Не хочу, - сказал Леня. - Я лучше тогда уйду.

Не спеши выздоравливать, Володька. У нас заболела Мария Владимировна, и по математике вместо нее - Андриевский. Всех спрашивает и всем ставит "неудовлетворительно". Поболей еще. Я надеюсь, что полчаса, которые я посидел у тебя, вполне достаточно для того, чтобы я заболел. До свидания.

И Леня ушел.

- На улице мороз, застегни пальто, - сказала мама.

- Вот потому я его и не застегиваю, - сказал Леня.

ОБЩАЯ ФОТОГРАФИЯ

Недавно, разбирая ящики письменного стола, я нашел эту фотографию. Она немного пожелтела, в двух местах порвалось серое паспарту, на которое она наклеена. Паспарту испещрено царапинами и морщинами. И это не мудрено: фотографии пятьдесят три, а то и пятьдесят четыре года.

Я беру увеличительное стекло и смотрю.

Здесь почти все.

Впереди сидит, как на параде, Елизавета Петровна в демисезонном светлом пальто и в шляпе с большими полями. На ее широком, добром лице - улыбка. Не двигаясь, чтобы не смазать фотографию, она говорит:

"Ребята, не делайте грустные лица, это ведь первая фотография нашего класса".

Слева от нее востроносая, кокетливая девочка с крохотными черными усиками - Таня Чиркина. "Елизавета Петровна! - кричит она. - Старицкий опять чтото сунул мне за воротник. Если он еще раз это сделает, я не буду сниматься".

Справа от Елизаветы Петровны - круглолицая девочка с разбегающимися в стороны глазами, в вязаном берете с помпоном. Это - Элла Бухштаб. Она немножко картавит, но на фотографии это не видно.

Склонив голову с небрежно спадающими волосами, поджав презрительно губы, стоит Толя Рясинцев. Его тетя - известная переводчица с французского, но, судя по выражению его лица, можно подумать, что переводит он..

А рядом в легком пальтишке с заплатой на рукаве, в зимней шапке с болтающимися ушами, нахмурив лоб, как мыслитель, - Леня Селиванов. Ручаюсь, что он сейчас ни о чем не думает.