Зальция Ландман - Еврейское остроумие

Что касается необразованных евреев и женщин-евреек, то к их услугам всегда был магид — наивный, не очень образованный, но общающийся с ними в доступной, популярной форме. Многие магиды по праву пользовались общей любовью и авторитетом. Однако нередко их невежество приводило к тому, что они становились излюбленным объектом для острот и анекдотов.

Максимального разнообразия, наибольшей глубины и остроты еврейский анекдот достигает лишь в двадцатое столетие. Теперь он нередко становится и кощунствующим. Точнее: таким он становится в отдельных своих вариантах, а именно в тех, что нашпигованы словообразованиями, взятыми из идиш-арго, тайного языка немецких воров и бродяг. Тайный этот язык (что поражает прежде всего) густо нашпигован гебраизмами. Правда, евреи, по большому счету, в этом не виноваты. В Германии, вплоть до недавнего времени, для них практически были закрыты все профессии, кроме старьевщиков и ростовщиков. Воры и бродяги усваивали лексику иврита — через идиш — на больших дорогах, общаясь с такими же бродягами, торговцами-евреями.

Однако время от времени и небольшим группам самих евреев приходилось спасаться от преследований не в мистических умопостроениях, а в лесах, у разбойников, показывая тем самым, что религию отцов и готовность к мученичеству они ценят не слишком высоко. Делая такой выбор, эти евреи становились, если угодно, экзистенциалистами с большой дороги. И горькая, богохульная их этика находила отражение в словах и выражениях, которыми они обогащали тайный язык своих необразованных сотоварищей-неевреев.

Достаточно будет одного-единственного примера. Слово «мезуза» означает на идише маленькую коробочку с фрагментом библейского текста. Коробочка эта висит на косяке двери каждого еврейского дома, и благочестивые евреи целуют ее всякий раз, переступая порог. А вот на воровском арго «мезуза» означает девицу легкого поведения. Аналогия очевидна: девица также стоит у двери, и каждый прохожий может потрогать и поцеловать ее. Как очевидно и шутливо-кощунственное переосмысление культового понятия.

Если еврейский анекдот по-прежнему редко позволяет себе богохульство, то в последнее время он все же отваживается на критику как отдельных религиозных установок, так и общего миропорядка. В нем по-прежнему высмеиваются глупец и самоуверенный невежда. Но теперь насмешке подвергается и мудрый высокообразованный раввин, который требует от простого ремесленника или шинкаря знания хитроумных религиозных законов; насмешке подвергается и сам схоластический закон, который все чаще воспринимается как обременительный, ненужный балласт.

По-прежнему высмеиваются не способный выйти за пределы талмудической премудрости ученый и не всегда достаточно образованный меламед, учитель низшей ступени в религиозной школе. Но в то же время высмеивается и сам многовековой обычай посылать мальчиков, в самом нежном возрасте, в школу, где их заставляют учить иврит прямо по библейскому тексту и уже лет с восьми разбираться в сложнейших, к тому же написанных на арамейском языке, положениях Талмуда. В самом деле, со стороны очень трудно представить, как может целая этническая группа — а таковой были евреи Восточной Европы примерно до рубежа XIX и XX веков — иметь в своем составе множество людей, которые с точки зрения схоластической подготовки не побоятся сравнения с понаторевшими в Библии доцентами высшей теологической школы.

При этом не следует забывать, что оба языка древней еврейской культуры, иврит и арамейский, чаще всего писались без гласных и без знаков препинания. В талмудическом тексте вы никогда с уверенностью не можете сказать, начинается предложение или заканчивается, является оно утвердительным, отрицательным, вопросительным или восклицательным. Кроме того, Талмуд, который обретал свою форму на протяжении тысячи лет (пятьсот лет до нашей эры и пятьсот лет после), состоит из мнений и сентенций, принадлежавших сотням ученых мужей. Несоответствия, противоречия, наличествовавшие в текстах, и в последующем не были устранены, предписания и правила не были сведены в строгую систему.

Если к тому же принять во внимание, что к Талмуду примыкает огромное число раввинских трактатов, о чем в Восточной Европе хорошо знали не только раввины, но и многие торговцы, то более понятной станет та духовная изощренность, которая в немалой степени способствовал расцвету еврейского остроумия. В то же время более понятным станет и то обстоятельство, что остроумие, которому изучение Талмуда в формальном отношении принесло немалую пользу, весьма интенсивно стремилось отойти, дистанцироваться от этого обременительного груза в том, что касается Содержания остроты.

По-прежнему существуют анекдоты о дураках, но сравнительно с прежними временами их становится существенно меньше. Из Средневековья дошли до наших дней безобидные шутки о жителях Хелма, польского городка, расположенного недалеко от Лодзи и в еврейском фольклоре играющего ту же роль, что в болгарском — Габрово. Правда, эти простодушные шутки теперь доставляют удовольствие разве что совсем уж простым людям.

Популярностью пользуются анекдоты, героями которых выступают легендарные шутники: Гершеле Острополер, Мотке Хабад, Эфраим Грайдингер. Гершеле — самый известный из них. Его прототип действительно жил в XVIII веке, он служил у цадика и был известен как нищий выпивоха и язвительный острослов.

Шутки и анекдоты, в которых ученые раввины выставляют на посмешище необразованных хасидских цадиков-чудотворцев, и, наоборот, хасиды издеваются над схоластической заумью прошедших талмудическую школу раввинов, появились, естественно, после возникновения хасидизма. Теперь насмешка обретает и новую остроту: многие анекдоты высмеивают разом оба типа религиозных деятелей.

Брак, заключаемый через посредников, шадхенов, еще не так давно казался чем-то практически неизбежным для людей, принадлежавших к духовной элите. Однако позже отказ от любви стал восприниматься как нечто унизительное и бессмысленное. Шадхенов высмеивают бесчисленные остроты и анекдоты, причем самые остроумные из них позволяют видеть, что и сами шадхены относились к своему ремеслу как к занятию сомнительному.

Тем не менее анекдоты эти вовсе не направлены на безусловную защиту свободной любви, а тем более распущенности. Подобную «западную» свободу, вседозволенность евреи и сейчас явно не одобряют.

Особенно же язвительно, даже зло высмеивают они смешивание финансовой сферы с эротической. У евреев ничего подобного не было — в отличие, например, от французов, чья комедия питается почти исключительно такого рода конфликтами.