Виктор Шнейдер - Акынская песня с прологом и эпилогом

Барковский не стал дожидаться, пока все соберутся, и, затолкав подмышку Катю, отправился восвояси...

От нее, часа в три, он было поехал домой, но, проходя мимо Казанского собора, увидел стайку хипов. Его пробила ностальгия.

- Здорово, пиплы!

- Привет! Курево есть?

- А... Здорово, Бродяга! Давно не виделись, - удивленно сказал Барковский, доставая "Стрелу" и бросая ее на ступеньки. Пачку моментально растащили.

- А ты играй, играй...

Песни были те же. Хипы были другие.

Дети шестнадцати-семнадцати лет. Позабывшие сленг. Растерявшие две трети тусовок. Их не шугает ментура, не пасет КГБ. И это прекрасно. И концерты - хорошо. Но сейшны - лучше. Когда толпа в сто с лишним человек собиралась у метро, и все - конспирация! - были предупреждены, что если что - они идут на день рождения, а потом Фимочка проводил всех мелкими группками... Эх, они ведь на самом-то деле не представляют, что такое джем-сейшн по-старому. А к Бродяге относятся, похоже, как к патриарху, потому что он еще пил кофе в Сайгоне.

- Кстати, ты Фимочку давно видел?

- Не очень, а что?

- Я, как с армии вернулся, все найти его не могу. Где он сейчас тусуется?

- Фима-то? В синагоге он тусуется.

- В Израиль, что ли, намылился?

- Это бы ладно. Но он дей-стви-тель-но занимается Торой, не ест свинину, бороду отпустил. Мерзкая, кстати, бороденка. Да еще бегает все время, обустраивает какие-то сионистские сборища, университеты...

Последнее как раз Барковского не удивило: раньше тот так же обустраивал домашние концерты БГ - какая разница? Но образ праведника Фиме ну никак не шел. Бабник, наркот, не дурак выпить, он питался той же молочной смесью из христианста, буддизма и фрейдизма, что и все они, и, как и все они, не верил на самом деле ни в бога, ни в дьявола... два года назад. Больше двух лет назад...

Барковский хлебнул из протянутой ему коньячной бутылки какую-то бурду совсем не то, что обещала этикетка. Тип, одетый, несмотря на теплую погоду, в меховую куртку, отозвал его в сторону:

- Слушай, паренек, тут такое дело. Ты не знаешь случайно, сколько стоит гитара, пусть самая дешевая? - говорил он с типичной приблатненно-ласковой интонацией.

- Нет, а что?

- Такое дело, понимаешь, - очень убедительно ответил тот и безо всякого перехода спросил: - А ты мне куртку продать не поможешь? Хорошая, почти новая. Я сам бы, но тут такое...

- Понятно, погоди здесь, - и Барковский уверенным шагом направился к Гостиному Двору.

Там он сел на метро и поехал домой.

Хипы стали не те.

- 3

Я черту отдам душу,

Их у меня много...

М. Щербаков.

А вот душа тому не рада,

Не укротить ее никак.

Она болит, и ей не надо

Ни гор златых, ни вечных благ.

М. Щербаков.

Есть на свете город Ленинград. Был - Петербург, потом - Петроград, всегда - Питер. Хороший город. В нем цари жили. Здесь их и убивали, стреляли в них, взрывали, душили - в красивейших местах красивейшего из городов. И оставались на нем кровавые пятна. А люди пытались их смыть. Или хотя бы закрасить. Вот и там, где был убит Освободитель, построили роскошный, весь в золоте собор. Его так и назвали - храм Спаса на крови. А потом на много-много лет под предлогом реставрации упрятали в строительные леса. Может быть, потому, что поняли, что сквозь пудру луковок да маковок, фресок да мозаик проступает кровь, а на ней никакой "Спас" невозможен. Не надо ее романтизировать. Она не бывает кипучей, голубой, благородной. Вязкая липкая жижа, оставляющая бурые пятна, выступает на бастионах Петропавловки и решетке Летнего сада, течет от Инженерного замка к Спасу, а оттуда через арку Генерального Штаба врывается на Дворцовую на подошвах революционных матросов.

Хотя, конечно, глазом этого не увидеть, так что ничего такого не понимали, да и не могли понять те, кто велел посадить храм Спаса в клетку из лесов. Просто сооружение это, аляповатое и безвкусное подражание собору Василия Блаженного, ласкает наш взор уже второе столетие, и не так просто залить пятно старое, почти выцветшее, свежим. Не так просто решиться убить храм. Впрочем... и разве не делает это каждый по много раз за свою жизнь? Ибо душа наша - тот же город, с тупиками и проспектами, и правят в нем свои государи, и расправляемся мы с ними куда более жестоко, чем все Бруты вместе взятые, и остаются на душе кровавые пятна, и мешают страшно, беспокоят денно и нощно.

Но существуют люди, которые помогают нам от них избавиться. Одни называют этих людей экстрасенсами, другие - парапсихологами, третьи слугами дьявола, четвертые - шарлатанами. Одни считают, что они эти пятна с души выводят, другие - что только гримируют и припудривают... А кипят споры потому, что никто не понимает на самом деле, что же эти экстрасенсы делают. Они сами-то этого толком не знают. Вот и получается, что остается верить в них или не верить. Аркаша - верит. Из всей компании - Жоржа, Сида, Барковского, Сани - он в наименьшей степени заражен вирусом скептицизма. У него не вызывают сомнения уникальные способности Володи, экстрасенса пока малоизвестного даже в кругу своих коллег, но он и впрямь еще слишком молод для славы. Пациентов он почти не принимает и уж совсем никогда не берет с них денег, что обычно почему-то повергает тех в панику. Но что особенно ценит в Володе Аркаша - это умение выслушать. Он редко дает советы (да и кто когда слушал чужие рекомендации, даже сам их прося? ), но, не прерывая, не зевая, не откладывая телефонную трубку в сторону, внимает тому, что говорит собеседник.

Разумеется, его-то и стал вызванивать Аркаша сразу, как вернулся с дачи, но телефон не отвечал - видно, того не было дома. Володя сам позвонил в первом часу ночи.

- Привет! Ты еще не спишь, - не спросил, а сообщил он в своей обычной манере, - и ты звонил мне несколько раз. А я только что домой пришел.

- Чего так поздно?

- Да так... У тебя что-то не так с Наташей. Или мне кажется?

- Понимаешь, я неким образом дал ей понять, что... что...

- Что она тебе нужна.

- Да. И нужнее, чем я ей.

- Только этого ей и не хватало.

Аркаша тяжело вздохнул и продолжал:

- Я провожал ее утром с дачи. Она молчала почти всю дорогу... Кстати. Едем мы в метро. Вдруг Наталья ни с того ни с сего спрашивает: "Арик, я что-то сделала не так? "

- И что ты ответил?

- А что я мог ответить? Нет, понимаешь, просто я всю дорогу сидел с мрачной миной, да и ребята там, на даче, к утру были уже не в духе, рычали, лаялись...

- Да?

- Ну, и ей досталось. Она, видимо, просто приняла общее раздражение на свой счет... Или ты думаешь что-то другое? - встревоженно переспросил он.

Да, Володя думал что-то другое. Ему было от всей души жалко Аркашу, и тянуло как-то его успокоить, сказать то, что тот желает от него услышать. Но и врать не хотелось. Потому-то и сидел почти молча, выслушивая бесконечную историю с известной развязкой...