В. Попов - Альманах всемирного остроумия №1

Карета одного епископа была остановлена на большой дороге телегою поселянина, Сколько кучер ни кричал мужику, как ни ругал, как ни бранился, тот оставался при своем и не оставался в долгу на словах. Прелат, выведенный пз терпения, высунул голову в дверцу и, увидев толстого парня, смелого и сильного, сказал ему: – «Друг мой, вы, мне кажется, лучше выкормлены, чем выучены». – «Ваше преосвященство, – отвечал хитрый мужик, – кормим мы сами себя, а учите вы нас».

Один католический священник из прихода св. Сульция, желая заставить знаменитого банкира Самуила Берра сделать значительный дар в пользу своего прихода, присутствовал при последних минутах этого миллионера и осаждал его теми иезуитскими хитростями, которыми он владел в совершенстве. Старик (Самуилу было более 80 лет), сохранивший до конца свою веселость и тонкость ума, с трудом повернувшись к священнику, сказал ему: «Господин пастор, закройте ваши карты, я вижу вашу игру».

Разбойник, приговоренный к смерти, горько жаловался на свою судьбу. «Сын мой, – говорил духовник его, – утешься. Смерть – мгновение. Главное, чтоб ты раскаивался в грехах своих. Вспомни, что мы все смертны. Даже короли и папы не избавлены от этого». – «Правда-то правда, батюшка, – возразил разбойник, – да разница том, что их не вешают».

Известно, что конклав – собрание кардиналов для избрания папы. Некий немецкий помещик, католик, имея аудиенцию у папы Александра VII, был настолько наивен, что сказал этому папе, что ему в Риме не остается ничего видеть, кроме конклава, и что он надеется его видеть, так как он намерен пробыть в Риме еще некоторое время.

К одному из губернаторов в юго-западном крае пришел поляк-католик с просьбою определить его на открывшуюся тогда вакансию, кажется, станового пристава. Губернатор отказал просителю, сказав: «Не будь вы католик, я, зная вас за способного и дельного человека, определил бы вас на просимую вами должность. Но вся помеха в том, что вы католик». Проситель откланялся и ушел. Однако дня два спустя, он снова явился к губернатору, прося дать ему вакантную должность. – «Я вам ведь на днях говорил, что не могу исполнить вашей просьбы, так как вы католик», – возразил губернатор. – «Препятствие это теперь, ваше превосходительство, не существует – со вчерашнего дня я православный»! – С восхищением воскликнул искатель места станового. – «Теперь менее чем когда-либо я могу вас определить под свое начальство, – сказал начальник губернии, – потому что тот, кто с такою легкостью может изменить своей религии, тому ничего не значит изменить правительству и службе».

Старая барыня пришла в церковь к священнику и просила его помянуть за обедней рабов Божиих: Петра, Петра, Петра, много Петров; Ивана, Ивана, Ивана, много Иванов; Михайлу, Михайлу, Михайлу, много Михайлов; Марью, Марью, Марью, много Mapий; Анну, Анну, Анну, много Анн; Лизавету, Лизавету, Лизавету, много Лизавет и проч. проч. «Ну, словом, батюшка, помяните хоть по святцам имена всех святых: ошибки не будет». – «Хорошо, – сказал священник, – но только я не могу в толк себе взять, зачем вам нужно столько поминаний?» – «А очень просто, батюшка: я желаю помянуть во царствии небесном души всех жертв случайностей на наших железных дорогах».

Молодой крестьянин-поляк (это было в Виленской губернии) покаялся на исповеди, что он разломал у сосуда забор, за которым предполагал гнездо куропаток, которое действительно там оказалось. Духовник спросил его взял ли он куропаток? «Нет, – отвечал кающийся, – они еще слишком молоды, я думаю взять их в субботу для фрикасе в воскресенье». Ксендз, не желая упустить такого удобного случая хорошо позавтракать, отправился в субботу рано утром и сам вынул молодых куропаточек из гнезда. Крестьянин, не найдя куропаток, понял, что его духовник воспользовался его признанием, но не посмел ему ничего сказать об этом. Месяца через три ему случилось опять быть на исповеди и он покаялся, что любит молодую девушку и, в свою очередь, любим ею настолько, что может во всякое время пользоваться её благосклонностью. «Сколько ей лет?» – спросил священник. – «Семнадцать и никак не более восемнадцати». «Красива собой?» – «Первая красотка в деревне». – «А где же она живёт?» – подхватил ксендз. – «Ну, нет, батюшка, ведь это не куропатки».

Некто упал с верху лестницы, не причинив себе ушибов; кто-то сказал ему: – «Бог оказал вам большую милость». – «Как, – сказал тот, – Бог оказал мне большую милость? Он не избавил меня ни от одной ступеньки».

У сельского священника спрашивали о патроне его прихода, подразумевая, конечно, имя святого. – «Я хорошо его не знаю; а знаю его только с виду».

Священник, объясняя катехизис, сказал, что хороший христианин, ложась в постель, должен приносить Богу свое сердце. Потом он обратился к одной маленькой девочке: – «Понимаешь ли ты то, что я только что сказал?» – «Да». – «Ну, что же ты делаешь, ложась в постель?» – «Обдергиваю сзади рубашку».

Умерший в 1775 году аббат Вуазенон [31]заказал себе, не задолго до своей смерти, свинцовый гроб и показал его одному приятелю: «Вот мой последний сюртук», – сказал он и, обращаясь к своему слуге, прибавил: «Надеюсь, что ты не будешь иметь охоты украсть его».

Духовник увещевал умиравшего молодого человека поручить себя своему патрону, так как ему предстоит явиться пред Богом. «Так как мне нужно явиться самому, – отвечал молодой человек, – то зачем же мне обращаться к другому за рекомендацией»?

Один кардинал спрашивал у молодой девушки: «Какие были кардинальные, т. е. главные добродетели и сколько их»? – «Семь», – отвечала девушка. – «Какие?» И девушка перебрала ему семь смертных грехов.

Некий фат, воображавший себя философом, явился однажды к ученому отцу Удену, иезуиту. Он представляется с тем развязным и интимным видом, который так обыкновенен подобным господам. – «Отец мой, – сказал он ему, – я знаю ваши достоинства и потому не прочь вступить с вами в спор о том, что вы называете религией». – «Милостивый государь, – возражает отец Уден, – я вам откровенно признаюсь, что я всегда избегал прений в деле веры, а потому прошу вас избавить меня от вашего вызова», – «По крайней мере, – возразил молодой фат, – я очень доволен тем, что могу сообщить вам, что я атеист». – При этих словах отец Уден останавливается и молча вымеряет его довольно долгим и весьма внимательным взглядом с головы ног. – «Да что же вы, отец мой, находите во мне столь странного, что так осматриваете меня?» – «Я часто слыхал, – возразил иезуит, – об атеистах, но я до сих пор не знал – каково на вид это животное и так как мне представился случай увидать его, то я и стараюсь хорошенько рассмотреть его».