Мария Корелли - Моя чудная жена!

– В других местах? – спросил я с удивлением. – Где же, если не здесь?

– О! мало ли есть мест, – отвечала она смеясь. – На реке, в Гровеноре, Горлингаме – множество есть мест, где мы прежде встречались.

– Но допустим, что я не соглашусь, Гонория, – сказал я. – Допустим, что я не одобряю, чтобы ты встречалась с «мальчиками» во всех этих местах?

– Ты не будешь таким старым гусём, – весело возразила она. – Ты знаешь, что это безобидно; ты знаешь, что я не допущу ничего низкого, знаешь?

Она смотрела мне прямо в глаза своими ясными, правдивыми, лучистыми глазами.

– Да, я знаю, Гонория, – сказал я мягко, но серьёзно. – Я совершенно уверен в твоём достоинстве и твоей честности, милая моя, но есть такая вещь, как общественные толки; если ты будешь везде появляться с этими молодыми людьми, это даст повод к насмешкам и сплетням.

– Нисколько, – отвечала она. – Множество женщин делают то же самое. Я не встречала ни одной замужней женщины, которая хотела бы казаться prude 3 3 Ханжой. в наши дни. А «мальчиков» своих я не могу совсем бросить, – знаешь ли, для них это было бы очень тяжело! Ну, полно же дуться, Вилли. Развеселись! Я уже сказала тебе, что всё хорошенько обдумаю и посмотрю, что можно для тебя сделать.

В эту минуту из детской донёсся страшный крик, извещавший о страданиях маленького Гетвелл-Трибкина.

– Вот орёт-то! – заметила Гонория весело. – У него лёгкие, должно быть, из прочной кожи! Та-та!

И, сделав лёгкое движение рукой, она оставила меня с моими мыслями, которые были далеко неутешительны. Странно было моё положение! В Гонории не было ничего низкого, ничего фальшивого. Честность и верность её были как сталь. Но я с грустью убеждался, что близко то время, когда я буду более не в силах выносить её общества!

На следующий день, будучи занят делами вне дома, я зашёл позавтракать в ресторан. Только что я принялся за свою скромную котлету с картофелем, как вошли два джентльмена и заняли столик как раз позади меня. Оглянувшись случайно, я узнал в одном из них графа Ричмура. Он был красивый молодой человек, с задумчивым, но приятным выражением лица, и привлекательной улыбкой. Я только раз встречался с ним на большом вечере, который давала мать Гонории, и едва ли он хорошо запомнил меня. Я больше не оборачивался, не желая напрашиваться на то, чтобы он меня заметил. Внезапно то, о чём он говорил со своим другом, привлекло моё внимание. Держа нож и вилку в воздухе, я стал прислушиваться.

– Очень, очень жаль, – заметил он. – Она красивая женщина, исключительно умная и с характером. Было время, когда я сам почти готов был влюбиться в неё. Право! Но мне нужна женщина, знаете ли, а не полумужчина в юбке!

– Я думаю, она недолго будет носить юбки, – заметил, смеясь, его собеседник. – Если верно то, что рассказывают о ней, пройдёт немного времени, и она будет ходить в панталонах.

– Боже сохрани! – воскликнул Ричмур. (Я слышал, как он наливал вино в стакан.) – Если она подумает сделать это, я её не пущу к себе, хоть она и сестра Джорджи!

Вилка и нож выпали у меня из рук; я выпил большой глоток воды, чтобы успокоить своё волнение. Они говорили о моей жене! Уши у меня горели от стыда и негодования. Моя жена! Моя Гонория!

– Она, знаете ли, хорошая женщина, – продолжал Ричмур. – Никогда не ведёт двойной игры, она не могла бы сфальшивить, если бы и захотела. Единственный недостаток – это её мужские замашки; к несчастью, она думает, что это очень хорошо, что мужчины этим восхищаются! Бедная! Если бы она только знала! Конечно, есть несколько молодых ослов, которым нравится, что женщина курит сигару, и они поощряют её; есть несколько невозможных снобов, которые побуждают её стрелять и ходить с ними на охоту. Но ведь таких пустопорожних людей меньшинство. Это так грустно видеть, когда женщины, вообще хорошие, выходят добровольно из своей естественной сферы.

– Да, очень грустно, – подтвердил его друг. – Я не могу понять, для чего они это делают и становятся посмешищем для всех. Вот эта женщина, Стерлинг из Глин Руэча, которая сбила с толку Гонорию Маггс, – она совершенный мальчишка. Видели вы её когда-нибудь?

– Нет.

– Она одевается почти по-мужски, насколько позволяют приличия; коротко стрижёт волосы; носит мужские рубашки и галстуки, стреляет, охотится за дичью, ловит лососей (недавно она вытащила двух по двенадцать фунтов каждый), ездит на велосипеде; страстно любит охоту за лисицами и курит, – Боже! – как она курит! У неё настоящий турецкий кальян в будуаре, и она с ним не расстаётся.

– Просто противно! – заметил Ричмур. – А где её муж?

– Где? – и его собеседник рассмеялся. – Можете быть уверенным, что не с ней. Не смог её выдержать! Кажется, он где-то в Индии охотится на тигров: он, по-видимому, думает, что лучше быть съеденным тиграми, чем жить с такой женой.

– Говоря о мужьях, я дивлюсь, как живет Гетвелл-Трибкин, – сказал Ричмур задумчиво. – Я думаю, тяжеленько ему приходится!

Я не мог далее выносить этого. Я быстро встал с своего места, судорожно схватил шляпу и зонтик в одну руку; потом, подойдя к соседнему столу, я принуждённо улыбнулся и не говоря ни слова торжественно положил свою карточку пред прибором графа Ричмура. Он быстро взглянул на неё и сильно покраснел; краска разлилась у него до корней волос.

– Трибкин! – воскликнул он. – Любезнейший господин Трибкин, уверяю вас, я… честное слово, я… я…

Он не договорил и обменялся беспокойным взглядом со своим другом. Я пристально наблюдал его волнение таким взглядом, которым, по рассказам романистов, змея смотрит на гипнотизируемую ею птичку.

– Я слышал ваши замечания, граф, – произнёс я как бы театральным шёпотом, с оттенком некоторой суровости. – Я невольно подслушал ваши замечания, касавшиеся моей жены! Едва ли нужно упоминать, как они были мне неприятны. Я полагаю, я убеждён, что вы обязаны извиниться предо мной!

– Любезнейший господин Трибкин, – и молодой человек быстро протянул мне руку, – позвольте сделать это тотчас же! Я извиняюсь самым искренним образом, я так раскаиваюсь, так сожалею! Мой друг, мистер Герберт Воган, я уверен, так же сожалеет, как и я, не правда ли, Воган?

Названный джентльмен, который старательно подбирал крошки на скатерти, поднял своё покрасневшее лицо, поклонился и подтвердил сказанное.

– Это так глупо, – продолжал Ричмур, – говорить о людях, когда можно ожидать, что они находятся где-нибудь тут же поблизости. Надеюсь, вы простите меня! Я, право, не имел намерения…

Тут я перебил его. Он был, очевидно, так искренне огорчён и смущён, что гнев мой совершенно прошёл, и я пожал его протянутую руку.

– Я совершенно удовлетворён, – сказал я грустно, но любезно. – Я знаю, что толков не избежишь, и я знаю, что миссис Трибкин, – при этом я несколько покраснел, – так красива и умна, что о ней всегда будут говорить.