Лёха Андреев - Сядьте на пол

— Ура, наконец-то Чёрный День настал!» (май 2010)

«В воскресенье смотрели с Евой, как кладут асфальт на площадке соседнего двора. Сначала увидели каток, который шустро проехал мимо, но Ева выследила этот каток по звуку и позвала меня смотреть. А потом мы набрали камешков и выложили её имя на свеженасыпанном асфальте. И дождались, пока эти камешки утрамбуют сначала маленьким ручным катком, а потом проедет и большой.

— Ну, теперь твоё имя здесь навсегда останется, — сказал я с пафосом. — Вот вырастешь, приедешь сюда и…

— …И смогу сама управлять катком!!!» (июнь 2012)

«— Лёва, ты зачем разбудил маму?

— Сказать ей, что сегодня уже завтра!» (сентябрь 2014)

В один из выходных февраля 2012 года мы с Евой гуляли по некрополю Донского монастыря. С утра прошёл снегопад, ангелы и другие статуи надгробий стояли в белых шапках, и весь этот тихий мир старинных склепов выглядел словно уменьшенная Прага.

— Как красиво! Пап, а кто живет в этих маленьких домиках?

— Там живут гномы, — не задумываясь ответил я.

Почему гномы? За два месяца до этого мы проводили Праздник Фонариков, дети искали в парке спрятанных гномов. А позже, когда гуляли в том же парке около башенок вентиляции метро, возникла идея, что именно из этих башенок гномы и выходят.

Заснеженное кладбище тоже напоминало поселение какого-то маленького народца. И мне не хотелось объяснять трёхлетней дочке, что там вовсе никто не живет, а точнее говоря, там как будто бы живут покойники. То есть не живут на самом деле, они ведь покойники, но их почему-то принято туда селить… Нет, сейчас рановато, незачем портить прогулку. Но когда-нибудь придётся и ей рассказать про смерть. Что же рассказывать?

На меня осознание смертности свалилось в подготовительной группе детсада. Я хорошо запомнил тот день. Мне тогда рассказали одну из типичных детских страшилок, про Черное Покрывало, которое всех забирало по очереди. Я слышал такие страшилки и раньше, но в тот день до меня вдруг дошло, что история в каком-то смысле реалистичная. Видимо, это было связано со смертью бабушки. Сами похороны прошли стороной, меня как-то "поберегли" от деталей. Но то, что её больше нет, в сочетании с детской страшилкой, привело к логичному обобщению: мы все умрём. И я, и родители.

Я даже играть перестал от этой мысли. Сидел во дворе детсада на пожарном жёлобе, с которого мы любили кататься, смотрел на детей своей группы, игравших в "вышибалу", и думал — они тоже все умрут. И воспиталки тоже. Но про самого себя было страшнее всего. Меня не будет вообще! Как это так?

Я думал об этом ужасе весь тихий час. Кажется, именно для этого "тихие часы" и предназначены: я на них почти никогда не спал, а поскольку требовалось лежать и не разговаривать, оставалось только размышлять (взрослым людям очень не хватает именно такого "тихого часа" в середине дня).

И вот наконец за полдником, когда я макал печенье в тёплое молоко, меня осенило: жить мне ещё долго, лет сто или двести, и за это время доктора и учёные придумают, как сделать, чтобы я не умер. Эта мысль успокоила меня надолго. Правда, различные экстремальные ситуации все равно вызывали тот самый страх, который появился тогда в садике. Можно ведь умереть, не дождавшись помощи замечательных учёных. Все вокруг по-прежнему умирают.

Не помню, чтобы я спрашивал родителей об этом. Однако придуманная мною успокоительная вера в учёных вполне соответствовала их прогрессивному инженерному мышлению. Одно только было непонятно: родительская традиция ухаживания за могилами. Позже я догадался, что традиции могут исполняться и без особой религиозности. Кладбище вообще очень спокойное место, там много деревьев и мало людей. Посещение кладбища — приятная медитация, способ отдохнуть от суетливого города. Свою лучшую картину пастелью я нарисовал на кладбище.

Когда мне было уже лет двадцать, мы с отцом в очередной раз были у бабушкиной могилы (он красил ограду), и я спросил его:

— А ты ведь мог бы с таким же удовольствием… рыбу ловить или дачу строить?

К моему удивлению, он не обиделся. Усмехнулся и ответил:

— Да, пожалуй. Просто туда ехать дольше.

Наверное, теперь я даже благодарен родителям за то, что они не парили мне мозги "жизнью после смерти". Это не значит, что у них не было иллюзий. Было, и предостаточно. Но вот со смертью мне пришлось самому разбираться. И мои представления о ней с тех пор стали поинтересней, чем детская вера в умных врачей. Но сейчас разговор не обо мне.

Когда стали подрастать дети, я понял, что есть другая проблема. Даже если я не буду внушать им иллюзии, вполне возможно, это сделает кто-то другой.

У старшего это стало проявляться в четыре года. Однажды он рассказал мне про "внутреннего волшебника", который иногда дает ему советы. Аккуратными расспросами я выяснил, что эта история — от мамы. Они были вместе на каникулах у тёщи, ходили там в церковь.

— И чего ты там делал?

— Молился.

— А как?

— Ну, просил у Бога, чтобы у меня и у папы все было хорошо.

— И Бог ответил?

— Да, он сказал: так и будет.

Вначале я собирался наехать на родственников, чтобы не забивали ребёнку мозги. Но даже если бы они меня послушались, проблема бы никуда не делась. Дети в этом возрасте все равно живут в "волшебной реальности", их ещё окружают все эти сказки и мультики, Деды Морозы и Черные Покрывала. В некоторых случаях сказки даже помогают чему-нибудь научить, потому они и держатся в культуре. Я вон тоже дочке про гномов рассказывал.

С другой стороны, подрастая, дети сами начинают интересоваться деталями — и понемногу взламывают религиозные догмы. В книге Чуковского "От двух до пяти" [20] приводится забавный пример из воспоминаний Тургенева, опубликованных в 1884 году. За сто лет до появления термина "мем", который используют сейчас для описания религиозных идей, маленький Ваня Тургенев изобрёл это слово для того же самого:

«Кто-то, — вспоминает Тургенев, — завел речь о том, как зовут дьявола, никто не мог сказать, зовут ли его Вельзевулом, или Сатаной, или еще как-нибудь иначе.

— Я знаю, как зовут, — сказал я и сам испугался.

— Ну, если знаешь, говори, — отозвалась мать.

— Его зовут "Мем".

— Как? Повтори, повтори!

— Мем.

— Это кто тебе сказал? Откуда ты это выдумал?

— Я не выдумал, я это слышу каждое воскресенье у обедни.

— Как так — у обедни?!

— А во время обедни выходит дьякон и говорит: вон, Мем! Я так и понял, что он из церкви выгоняет дьявола и что зовут его Мем.

Удивляюсь, как меня за это не высекли. Но, как ребёнок, я на тот раз был совершенно искренен — просто не понял славянского слова "вонмем" и толковал его по-своему».