Евгений Попов - Прощанье с Родиной

«Чего надо, у меня сезонка», – леплю я спросонок, а он меня все тянет и тянет за ногу. Сразу предупреждаю, что это был уже ДРУГОЙ старик, НЕ ТОТ, что в Лобне дом строит…

ЭТО БЫЛО В АПРЕЛЕ 1985 ГОДА, КОГДА ВОВСЮ БУШЕВАЛА АФГАНСКАЯ ВОЙНА, РАЗВАЛИВАЛОСЬ СЕЛЬСКОЕ ХОЗЯЙСТВО, ВЕЗДЕ ПРОЦВЕТАЛИ ВЗЯТОЧНИЧЕСТВО, КОРРУПЦИЯ, АЛКОГОЛИЗМ, ПОВСЕМЕСТНО НАРУШАЛИСЬ ПРАВА ЧЕЛОВЕКА, ГОТОВИЛСЯ ВЗЛЕТЕТЬ НА ВОЗДУХ ЧЕТВЕРТЫЙ БЛОК ЧЕРНОБЫЛЬСКОЙ АТОМНОЙ СТАНЦИИ, И ВСЯ МНОГОСТРАДАЛЬНАЯ СОВЕТСКАЯ СТРАНА С НЕТЕРПЕНИЕМ ЖДАЛА ИСТОРИЧЕСКОГО ПЛЕНУМА ЦК КПСС.

ВОТ И НАСТАЛ ЭТОТ ДЕНЬ!..

– Ну! – удивился я.

– Вот тебе и «ну», – уныло отозвался собеседник. – Я ему говорю: «Отвали, отец, видишь, весь поезд пустой, дай отдохнуть пролетариату». А он: «Я сам в молодости был пролетариат и всю жизнь на посту боролся с разгильдяйством и разными, кто рабочую честь продает за копейку. Встань немедленно, сукин сын!» – «Да зачем же, – я говорю. – Ведь я никому не мешаю». – «Нет, мешаешь, мне ты мешаешь, – отвечает старый подлец. – Я, может, имею право сидеть именно на этомместе, а ты тут развалился, как свинья…» – «Отец дорогой, – умоляю я его. – Отвали с глаз от греха подальше, ведь я тебя убью…» – «Многие хотели меня убить, да где они все нынче…» И, представь себе, садится прямо на мои ноги, утверждая, что хочет сидеть именно на моих ногах, именно на том самом месте, которое уже занимают мои ноги…

– А ты что?

– Я… Я его сбросил, шапку забрал и ушел в другой вагон. Снова лег, снова задремал, сон хороший стал мне сниться, как я куда-то еду, а этот пидор, ты уж извини, друг, вырвалось ненароком, опять на моих ногах сидит и шипит мне, наклонившись: «Я предупреждал! Я тебя предупреждал…» И-эх! Все во мне помутилось, натянул я кожаные перчатки и принялся буцкать старого хрена со всех своих последних сил. Нет смысла скрывать, морду я ему расквасил, зуб вышиб, но по печенке и под дых не бил, чтоб не загнулся. Короче, нет смысла скрывать, в котлету я папашу превратил… Ногой под ребра добавил, перчатки выкинул и перешел через три вагона, лежу, жду, что дальше будет…

– А дальше?

– А дальше, конечно, милиция. Старик их ведет и завывает, плача: «Я кровь проливал, а он меня убил». Я милиции говорю, что вижу его в первый раз, что он чокнутый, его вся Савеловская дорога знает, а менты мне: «Руки! Руки показать!..» А руки-то у меня чистые. Старик «ой-ти-ти» кричит, я возмущаюсь, что сами по Москве баранку покрутите двенадцать часов, что я не ударял, а, наоборот, – ударник производства… Старик визжит, бросается, милиция его держит… Бардак, короче, еле отмазался… В Лобне ссадили, но тут же отпустили, на следующей электричке ехал… Вот какие бывают случаи, вот какие бывают идиоты…

ЭТО БЫЛО В АПРЕЛЕ 1985 ГОДА, КОГДА ВОВСЮ БУШЕВАЛА АФГАНСКАЯ ВОЙНА, РАЗВАЛИВАЛОСЬ СЕЛЬСКОЕ ХОЗЯЙСТВО, ВЕЗДЕ ПРОЦВЕТАЛИ ВЗЯТОЧНИЧЕСТВО, КОРРУПЦИЯ, АЛКОГОЛИЗМ, ПОВСЕМЕСТНО НАРУШАЛИСЬ ПРАВА ЧЕЛОВЕКА, ГОТОВИЛСЯ ВЗЛЕТЕТЬ НА ВОЗДУХ ЧЕТВЕРТЫЙ БЛОК ЧЕРНОБЫЛЬСКОЙ АТОМНОЙ СТАНЦИИ, И ВСЯ МНОГОСТРАДАЛЬНАЯ СОВЕТСКАЯ СТРАНА С НЕТЕРПЕНИЕМ ЖДАЛА ИСТОРИЧЕСКОГО ПЛЕНУМА ЦК КПСС.

ВОТ И НАСТАЛ ЭТОТ ДЕНЬ! В КРЕМЛЕВСКОМ ДВОРЦЕ СЪЕЗДОВ СОБРАЛОСЬ МНОГО КОММУНИСТОВ…

– Да, тут ты, пожалуй, прав, – сказал я. – Кто не сидел, тот сажал, а кто сажал, тот тоже сидел. У одного моего товарища был старый отец. Он в молодости разгонял собрание троцкистов в Бауманском районе и всегда рассказывал об этом очень интересно. Сначала они троцкистам обрезали свет, но враги были к этому готовы и зажгли заранее припасенные свечи. Тут молодежь не выдержала и показала отщепенцам кузькину мать, тоже многие зубов недосчитались… А выйдя на пенсию, старый отец моего товарища тоже сидел однажды на скамейке Страстного бульвара и сделал замечание хулигану-стиляге, который, нагло развалившись, куря и поплевывая, слушал по магнитофону не Вилли какого-нибудь и не Розенбаума, а самого Высоцкого, который тогда был еще тоже живой и совсем не лауреат. Текст песен и голос из магнитофона тоже очень не понравились пенсионеру, и он сделал наглецу замечание, что нельзя так себя вести в общественном месте, что он призывает его к порядку. Хулиган в ответ послал его на три крайние российские буквы, отчего кровь у ветерана вскипела и он бросился на подонка с криком тоже: «Милиция! Милиция!» Стиляга дрогнул и побежал по направлению к Петровке, 38, но старик не отставал. Он подобрал палку, и когда разгильдяй пытался перепрыгнуть через чугунную ограду Московского комитета народного контроля, ударил его этой палкой по голове. Очнулся он уже в больнице, когда над ним склонился следователь в мундире, поверх которого был накинут белый халат. «Когда будем судить хулигана?» – это было первое, о чем слабым шепотом спросил старик. «Вас самого можно судить, палка-то оказалась с гвоздем, и вы сильно поранили гражданина, – ответил следователь. – Однако, учитывая ваш преклонный возраст, заслуги перед советской властью и то, что потерпевший вас вполне простил, мы дело закрываем, но делаем вам предупреждение о недопустимости подобных самочинных действии. У нас в стране существует закон, и все граждане обязаны его соблюдать».

– Эге! Да это уж не мой ли был старик? – воскликнул Тертий Данилов.

– Нет, – успокоил я его. – Точно не твой. Он уже тоже умер, и его похоронили на Ваганьковском кладбище недалеко от Высоцкого. Но Высоцкому памятник поставили, а у этого ничего на могиле нету. Сын запил, актер, из театра выгнали, сейчас наследство пропивает, некогда ему…

ЭТО БЫЛО В АПРЕЛЕ 1985 ГОДА, КОГДА ВОВСЮ БУШЕВАЛА АФГАНСКАЯ ВОЙНА, РАЗВАЛИВАЛОСЬ СЕЛЬСКОЕ ХОЗЯЙСТВО, ВЕЗДЕ ПРОЦВЕТАЛИ ВЗЯТОЧНИЧЕСТВО, КОРРУПЦИЯ, АЛКОГОЛИЗМ, ПОВСЕМЕСТНО НАРУШАЛИСЬ ПРАВА ЧЕЛОВЕКА, ГОТОВИЛСЯ ВЗЛЕТЕТЬ НА ВОЗДУХ ЧЕТВЕРТЫЙ БЛОК ЧЕРНОБЫЛЬСКОЙ АТОМНОЙ СТАНЦИИ, И ВСЯ МНОГОСТРАДАЛЬНАЯ СОВЕТСКАЯ СТРАНА С НЕТЕРПЕНИЕМ ЖДАЛА ИСТОРИЧЕСКОГО ПЛЕНУМА ЦК КПСС.

ВОТ И НАСТАЛ ЭТОТ ДЕНЬ! В КРЕМЛЕВСКОМ ДВОРЦЕ СЪЕЗДОВ СОБРАЛОСЬ МНОГО КОММУНИСТОВ. НЕКОТОРЫЕ ИЗ НИХ КАШЛЯЛИ, ЧИХАЛИ, НО ПОТОМ ВДРУГ ВОЦАРИЛАСЬ МЕРТВАЯ ТИШИНА…

– Так ведь и мой помер! Мне потом сказали, что он вскорости помер, но не от побоев помер, а просто так – пришло время, и он помер. Не вечно же ему жить?

– Погоди секунду, как так помер? Разве тот старик, который строит в Лобне дом, чтоб не помереть, и тот старик, которому ты набил морду, разве это не один и тот же старик?

– Какая разница – один старик, другой, третий, когда приходит смерть, и нету больше ничего, хоть и кто партейный из КПСС. Я уж мучился, мучился, ну что же это в самом деле – как зверь, убил я старика, хотя я его фактически не убивал, он сам помер и сам во всем виноват. Я мучился, я раз пошел к церкви, там в Лобне церковь есть около озера, и мне тот старик, что строит дом, сказал: «Ты выпил, так поди проспись, а проспишься – ступай в монастырь». То есть это не он сказал, а нищий там сидел на ступеньках. Он сказал: «Имущество свое раздай, а сам ступай в монастырь».