Наталья Тимофеева - Гремучая смесь

Наверное, это Иван так думал, вот оно самое главное счастье, которое у него есть. Есть-то оно есть, но уж больно скучно как-то получается. Выходит, что раз это есть, то больше ничего в жизни и не надо, так что-ли? Скучная жизнь тогда получается, а на скучную жизнь Иван несогласный был, потому что скучная жизнь, она жизнь несправедливая, как будто тебя обокрали. Получается, если это счастье есть, и оно самое главное, то других счастий нет вообще, гол как сокол, насчет других счастий Иван, так что-ли?

Додумавшись до такого, Иван недовольно повернулся на бок, нет, просто так он от счастья отказываться не собирался, не бывает лишнего счастья и принялся дальше думать.

Только глупый человек в первую очередь думает о своих бедах и несчастьях, как будто милее и дороже их, в его жизни ничего нету. Иван же не был глупым человеком, потому и думал исключительно о счастье, а о бедах и несчастьях совсем не думал, как будто их у него вообще не было. А может и не было, поди, проверь.

Все-таки, скорее всего, не было у Ивана на тот момент в жизни ни бед, ни тревог и вот почему. Когда человек даже о своем счастье начинает думать, а у него бед и печалей полным полно, то ничего из этого путнего не получается. Беды и печали эти, они такое мерзопакостное свойство имеют, что всегда лезут поперед всех и другим думкам никакой дороги к голове не дают.

Да что там говорить, такого человека за версту видно. Рожа, как будто шмеля проглотил, скукоженый весь и глаза навыкате. К такому и подходить страшно, потому что, хоть он сейчас и пытается о счастье думать, ненароком пришибить может.

Иван же был человеком без сомнения умным, поэтому беды и печали в его жизни и не водились, а если вдруг и появлялись, то надолго не приживались, счастье их прочь прогоняло. Поэтому думалось Ивану о своем счастье легко и приятно. Даже не думалось, по-другому все. Как будто кто-то, рядом с Иваном стоящий, о счастье его всем рассказывал, а Иван просто все это слышал, так правильнее будет.

Жил Иван один-одинешенек. Счастьем это конечно не назовешь, но ничего не поделаешь, так оно получилось. Мать свою Иван совсем чуть-чуть помнил, а отца не помнил вообще. Люди говорили, мол, как ушел его отец в город, на заработки, так и сгинул, да так сгинул, что больше его никто не видел. А мать, мать все больше болела, а однажды взяла и померла, Бог, значит, прибрал.

Остался Иван один-одинешенек. Родни, как выяснилось, у него не было. А может где и была, да только не захотела лишний рот к себе в дом брать, кормить-поить да воспитывать. Воспитали Ивана добрые люди, всем миром, то есть, почитай, всей деревней.

Забота общества об Иване была ясна и понятна, как то, что завтра вторник будет. Придет время, вырастет Иван, будет кого от деревни в солдаты отдавать, своих-то сыновей жалко, да и при хозяйствах они все, а этот так, перекати-поле, ни родни, ни, вообще ничего за душой нету.

Сначала определили Ивана в подпаски, а потом и в пастухи. Только изначально обществом ошибка была допущена серьезная, за что общество после и поплатилось, причем, поплатилось сполна. Определили Ивана приглядывать за барской скотиной. Сначала за козами да овцами, а потому уже и за коровами.

И все вроде бы хорошо: Иван рос, сил набирался, стадо тоже набиралось сил и бока нагуливало, и все были довольными. Отцы смотрели на своих сыновей, ровесников Ивана, с любовью и надеждой: «Вот и славно, что Иван этот у нас в деревне есть, один-одинешенек и никому ненужный. Придет время, отправится Иван этот в солдаты, службу государеву служить. А ты, сынок, в солдаты не пойдешь, скажи спасибо Ивану. Спасибо за то, что нет у него ни единой родной души на белом свете и что никому он не нужен, ну разве что царю-батюшке, и то, не иначе, как в солдатах. А ты, сынок, вырастешь, сил наберешься и будешь мне верным помощником. Летом в поле, где работы, работать, не переработать, а зимой в городе. Там тоже работы много и за нее деньги платят, так-то. А потом женю тебя, отделю, все честь по чести, и станешь ты справным хозяином, таким как я, а то еще лучше. Так и будешь жить, как я живу и как деды-прадеды твои жили».

Теперь уже ясно, но тогда никто и подумать не мог, что Иван, вместо того, чтобы дураком вырасти, воспитания-то почитай никакого, не дураком окажется. Когда пришло ему время в солдаты готовится, выкинул Иван такой фортель, что деревенские до сих пор забыть не могут. Вместо того, чтобы покорно подставить свою безродную шею под лямку солдатскую, отпросился Иван у барина в город, на заработки, а тот взял, да и отпустил. Выправил Ивану паспорт, и, прямо-таки зла не хватает, вильнул Иван хвостом, и был таков.

Знающие люди говорили, что барыня тому очень даже поспособствовала. Тут такое дело, барин, он отставной чиновник какой-то, но очень уже в возрасте. Добрый человек, ничего не скажешь, вот наверное потому жена его, барыня, а она гораздо моложе барина, им, да и не только им, а вообще всем, командует.

Она-то и посоветовала, а может быть и заставила, а то и приказала барину, отпустить Ивана в город, в артель какую-нибудь. А барин что, он мало того, что человек очень даже в возрасте, он, к тому же еще добрый и барыню во всем слушается, вот и отпустил.

Вой тогда по деревне страшный стоял, бабы выли. Пришло время парней в солдаты забирать, а Ивана-то и нету. Пришлось вместо него другого парня выбирать и отряжать, вот вам и причина. Если бы заранее знали, что так получится, то может быть никто и не голосил бы, а тут видишь как получилось?

Вот если бы тогда Иван попался на глаза, прибили бы, к бабке не ходи. Но он на глаза деревенскому обществу не попался, потому что находился в это время в городе Санкт-Петербурге, где устроился в артель грузчиков, на железнодорожной станции.

А когда по весне вернулся в деревню, страсти поулеглись, общество успокоилось. Да и что толку понапрасну буянить, назад из армии сына уже не вернешь и на другого, того же Ивана, не поменяешь. Дабы не выглядеть в своих же глазах кромешними дураками, случай этот списали на: судьбу-злодейку, самодурство барское и на долю свою крестьянскую и холопскую, а потому всю, вдоль и поперек, несправедливую и несчастную. Поэтому, деревенское общество, не иначе, чтобы не портить нервы ни себе ни людям и не давать лишнего повода почесать злые языки в соседних деревнях, простило Ивана и встретило почти как родного.

Так оно продолжается уже пять лет. Зимой Иван работает в Санкт-Петербурге, на железной дороге вагоны загружает, да разгружает, а летом, стало быть, у барина. Что до работы, так о ней много не расскажешь, потому что некогда, ее, работу эту, работать надо. А если есть кто очень уж любопытный, тогда милости просим – мешок на спину и иди, загружай или разгружай. Тогда и поймешь, что это за работа такая, а заодно узнаешь, появится ли у тебя желание о ней рассказывать или не появится?