Журнал КЛАУЗУРА - ЛитПремьера: Современная малая проза

Сколько времени к ней никто не заходил?

У неё никого не было?

Она была так одинока?

Почтальонша, приносившая пенсию, звонила несколько раз, но ей не открыли.

То же – на другой день, на третий.

Она сказала начальнице:

– Может быть, она уехала?

– Куда же она может уехать? Нет, я тут другое подозреваю! Да и пенсия, если успел получить – она твоя целиком. А если нет – полагается отдать лишь за те дни, что прожил. Как бы нам не опростоволоситься! Сколько дней, говоришь, она не открывает? Три дня подряд? И знает, что пенсию должны принести? Да они же эту пенсию – ой как ждут! Нет, тут неспроста. Надо милицию вызывать!

Обычная деревянная дверь, не обитая, не укрепленная, поддалась сразу. Понятыми пригласили соседок. Но зрелище оказалось – не для слабонервных. Простое бабье любопытство сменилось страхом: а вдруг и с тобой – такое? Умрёшь, всеми забытый…

Было очевидно, что её никто не убивал, не грабил. Да и что тут воровать?

Из всех углов смотрела бедность, везде зияла нищета.

И была одна странность: казалось, здесь жил старый холостяк. Всё было запущено, давно не проветривалось и не убиралось. Видно, что в углы, в шкафы, на полки годами никто не заглядывал.

Где же, на каком пятачке проходила её жизнь?

В кухне были в деле всего одна кастрюля и ковшик; один, с выцветшим рисунком, бокал и желтая, в мелких трещинках старости, тарелка. Ко всему остальному, как видно, просто не притрагивались.

В единственной комнате был такой же пятачок: на огромном старомодном письменном столе бумаги и тетради лежали строгими стопками, а в мраморной вазочке, каких нынче не найдешь даже в антикварных лавках, виднелись отточенные, грифелями вверх, карандаши. И стоял какой – то старый аппарат неизвестного назначения.

– Она кто была? Писательница?

– Писатель без читателей. Актриса.

– Без зрителей?

– Нет, она вправду была актрисой. Играла у самого Юрия Александровича!

– ?!

– Только – когда это было!..

– А кстати, сколько ей лет?

– Кстати, с этого надо было бы начинать! Где могут быть документы у такой особы? И откройте хоть форточку, тут задохнешься!

С улицы потянуло свежим морозным воздухом. На подоконнике, за тяжелыми пыльными выцветшими гардинами стояла обувная коробка фабрики «Скороход». Не здесь ли? Крышка была не очень пыльной. Сюда наведывались чаще, чем в другие углы. Может быть, хоть раз в месяц, получая пенсию? – Точно! Под крышкой гуськом, друг за дружкой, стояли паспорт, пенсионное удостоверение, далее шли чьи – то визитные карточки, явно не нынешнего даже десятилетия, такие же старые адресно – телефонные книжки, давно никому не нужные, даже хозяйке. И в черных пакетиках для фотобумаги – стопки фотографий.

Осколки ушедшей жизни…

В паспорте стояла неожиданная дата – 1920 год.

– Так ей – всего 57 лет? Нет, придется отправлять в морг, вызывать судмедэксперта. Какая же это естественная смерть, в 57 лет?

– А что? Вы подозреваете убийство? – округлили глаза соседки.

– Про убийство я не думаю. Но без вскрытия мы обходимся, когда старухам не меньше восьмидесяти.

– Вона сколько прожить надо, чтоб не резали.

– И кто ж её хоронить будет?

– А вот кто из вас знал про театр и про… Как его?

– Я знаю. Я – Сабурова Анна Михайловна. Из 43 квартиры.

– Так вот, Анна Михайловна, Вы бы и позвонили в театр.

– Тут телефона нет…

– Тут – ясное дело, что ничего нет! А у Вас в квартире?

– У меня? Телефон-то есть, но что я скажу?

– Всё, чему были свидетелем. А в протоколе Вы проходите как понятая.

Сабурова взглянула на соседок, как бы говоря: Подчиняюсь властям!

В театре ответили, что покойница уже несколько лет на пенсии, и до этого – давно ничего не играла. Впрочем, от участия в похоронах не отказались, коль уж больше некому… Пообещали прислать своего представителя.

Через три дня всё было кончено.

Ее отвезли на самое дальнее, непрестижное кладбище. Похороны были малолюдны до неприличия. За поминальным столом – деньги дал профком – народу все же набралось чуть больше: ехать ни в какую даль не надо, а собраться за общим столом у Анны Михайловны – у покойной было решительно негде – и покалякать за кутьей о бренности жизни, а потом и о своих соседских делах – разве плохо? И долг покойной отдали, и вечер провели. От театра пришел тот же представитель, а с ним – член профкома.

Квартира должна была отойти домоуправлению. От них на похоронах никого не было. Тактичные люди! В самом деле, прийти – и с трудом скрывать радость и нетерпение!

Но нашелся на похоронах человек, который искренно погрустил об этой чужой ему женщине.

Это был представитель от театра – молодой, 30 лет, начинающий актер.

Вообще – то в актерской профессии карьеру следует начинать рано, пока молод и красив.

И быть в 30 все еще на вторых ролях – этак и затрут! Успех нужен, просто необходим!

Некоторые соглашаются даже на скандальный.

Но у него – как-то сошлось: серьезность, строгость – и ранимость, и мечтательность. Сочетание пленительное! Он лучился неизъяснимой прелестью. Но эта незащищенность – не обещала карьеры. Он и сам чувствовал в душе как бы некий изъян. И имя такое простое, незапоминающееся – Владимир Петров. Ну где Вы видели, к примеру, балерину с фамилией Сидорова?

На похороны он попал почти случайно.

Когда-то, в юности, в кинотеатре повторного фильма он увидел старый, начала войны фильм «Машенька». А там – она, покойница. Тогда – молодая, хорошенькая.

Но что для начинающей актрисы – быть молодой и хорошенькой?

Для начинающей быть молодой и хорошенькой – обязанность!

Но ее Машенька очаровывала чистотой и непосредственностью. У нее было нежное любящее сердце. Она была чутка и отзывчива. И верилось, что она и сама – такая, а не только героиня, которую она играла.

В тот год его юности погибла Мерилин Монро, и на TV-экране замелькала она – заокеанская дива, символ Голливуда с застенчиво-таинственным комментарием о её помощи кубинским революционерам. Но ее смех с экрана – соблазнительный, нет! – откровенно соблазняющий – опровергал эти домыслы. Не верилось, что в ее птичьей головке могут бродить мысли о помощи обездоленным в их революционной борьбе.

И тогда, 15-летним юношей, он понял, что Машенька – главнее! Она – больше, чем Мерилин со всем ее избытком прелестей и соблазнов. Она – та, которой хочется подарить душу и прильнуть душой. Она – из тех, кто не будет подсчитывать выгоды возможных брачных союзов, кто будет верен, кто не предаст.

Квартиру должны будут опечатать. А пока он пойдет к директору театра подписать официальную заявку на архив покойной.

– Зачем он тебе, Володя?

Что ему ответить?

– Любопытство. Curiosity.