Сергей Магомет - Сильные впечатления

– Вот и правильно, – вдруг искренне обиделась Маша.

– Ты переменчива, как эти облака, и далека, как те горы, – продолжал он, как будто не слыша ее.

– Тогда зачем я тебе? – воскликнула она.

Его губы почти касались ее губ.

– Я люблю тебя, – сказал он. – И буду ждать, пока и ты привыкнешь к мысли, что любишь меня.

– Почему ты решил, что я тебя люблю? – резко спросила она, только теперь осознав, как далеко у них зашло.

Он прищурился на солнце.

– Но если ты меня не любишь и тебе не хочется думать о том, что мы могли бы жить вместе, жить нормальной, счастливой жизнью, то тогда ты, конечно, уедешь, а я не буду пытаться вернуть тебя.

– Наконец я тебя поняла, – сказала Маша, вставая. – Если женщина не в состоянии создать тебе то, что тебе кажется нормальной жизнью, то ты начинаешь ею тяготиться, а потом просто избавляешься, как от ненужного хлама. Зачем тратить время, полковник Волк?

– А что ты считаешь нормальной жизнью? – вдруг вспылил он.

– Вряд ли стоит объяснять. Ты все равно бы не понял, – вздохнула она. – Как не понял того, что едва я смогла чегото добиться в жизни, как явился ты и все разрушил.

– Пожалуйста, давай не будем ссориться, – попросил он смиренно.

– Отвези меня домой, Волк. Мне еще нужно собраться.

– Если бы только знать, где твой дом, Маша, – грустно сказал полковник. – Если бы ты сама это знала!

На следующее утро он провожал ее до самолета. Самолет был военным, но на посадку прибыло много гражданских пассажиров, которых тщательно проверяли перед вылетом. Это были беженцы, некоторые с детьми, – редкие счастливцы, которым удалось пробиться на прямой рейс, однако на их лицах не было заметно особой радости. Когда наконец объявили посадку, и все торопливо бросились к самолету, полковник обнял Машу и шепнул ей на ухо:

– Если хочешь, скажи мне прощай… Все равно это будет неправдой.

Она ничего не сказала, но, когда поднималась по трапу, быстро оглянулась – в надежде еще раз увидеть последний раз его влюбленный взгляд и запомнить его навсегда. Однако полковник уже успел вскочить в машину, которая помчалась наискосок через летное поле…

За рекой в тени березок тихомирно жили славяне Клавдия Ивановна и Михаил Палыч Ивановы, родители звукооператора Ромы. Их приземистый, обшитый вагонкой пятистенок с затейливыми ставнями и разукрашенным жестяным петушком на крыше медленно, но верно вростал в загадочную русскую почву. С понятным трепетом дожидались пенсионеры приезда сына, который обещал не только явиться сам, но и привести в гости ту самую Машу Семенову, которую они регулярно наблюдали на телеэкране. Удовлетворительно ясного впечатления о ней они еще не имели, поскольку телевизионная антенна на крыше была кривобока и не давала стабильного изображения. Однако пенсионеры от души надеялись, что избавившийся от паскудной столичной блажи сын везет девушку с конкретной целью. Михаил Палыч даже забыл думать о своей старой доброй «тулке», из двух стволов которой собирался встретить мужеложествовавшего «поганца», если тот посмеет сунуться на свою малую родину… Словом, ждали родители сына, а получили цинковый ящик с письменными соболезнованиями от всего центрального телевидения.

Машу провели в комнатку, где прошли ранние годы ее звукооператора. Над стареньким диваном, еще сохранившим запах отроческих поллюций, висела свежеувеличенная фотография Ромы Иванова в форме сержантасвязиста советской армии на фоне знамени части. К рамке, в которую была вставлена фотография, был прикреплен черный траурный бант. На гвоздике у двери висели его футбольные бутсы, а на комоде стоял его первый самодельный радиоприемник, заботливо покрытый кружевной деревенской салфеткой, на которой лежали два бумажных цветка.

– Он приглашал меня, чтобы я отметила здесь свой день рождения, – сказала Маша. – У нас красота, говорил он. Русская Швейцария.

– Венеция, – смущенно поправил ее Михаил Петрович.

– Точно, – кивнула она.

Маша с вздохом окинула взглядом этот маленький семейный мемориал и, поспешно достав платок, промакнула глаза. В ту же секунду заголосила и разразилась бурными рыданиями Клавдия Ивановна, и Маша была вынуждена ее обнять и забормотать какието утешительные слова. Бывший милиционер Михаил Палыч беспомощно развел руками. Его огромный живот вываливался из синих сношенных галифе. Он переминался с ноги на ногу, и по его лицу обильно текли слезы. Маша подвела женщину к диванчику, они вместе уселись на него и некоторое время рыдали. Наконец Клавдия Ивановна вытерла лицо передником, пробормотав:

– Вы уж простите нас, некультурных…

– Я вам так сочувствую, – всхлипнула Маша.

Только теперь, вдоль нарыдавшись, она почувствовала, как внутри у нее наконец чтото расслабилось. Отпустило.

К ней подошел Михаил Палыч и неловко протянул ей свою широкую ладонь. Он осторожно пожал ей руку, и она заметила у него на пальцах лиловые наколотые буквы «КЛАВА». Сама не понимая почему, Маша вдруг ощутила чтото вроде светлой зависти к их незамысловатой ясной жизни. И случившееся несчастье лишь оттенило ясность и простоту их жизни.

– Спасибо, что приехала, дочка, – просто сказал пожилой мужчина. – Рома у нас один был. Единственный сыночек.

Он подсел к Маше с другого бока и принялся праздно похлопывать себя ладонями по коленям.

– Он был славным пареньком, – проговорила Маша, складывая и раскладывая свой платок. – Добрым и внимательным.

– Да, он был очень хорошим мальчиком, – подхватила Клавдия Ивановна. – И никогда никого не обижал.

Она снова вскрикнула, и они оба бросились ее утешать. Вместе им и в самом деле было легче переносить несчастье.

– Единственный сынок, – повторил Михаил Палыч, ожесточенно хлопнув себя по коленям. – Клавдия Ивановна, понимаешь, моя потом все мертвых рожала!

Только теперь Маша заметила, что бывший милиционер капитально проспиртован, и пьяные слезы, словно сами собой, снова заструились по его тяжелым брылям.

– А вы, значит, в Москве живете? – поинтересовалась Клавдия Ивановна.

– Живу, – сказала Маша.

– Как приехали – прямо к нам?

– Да.

– Милая вы моя! – воскликнула женщина и, взяв Машу за руки, принялась жадно в нее вглядываться. – Такая модная, видная!

Было видно, что ей хочется спросить, кем эта городская красавица доводилась их сыну, но она не решалась. А у Маши не поворачивался язык, чтобы соврать.

– А правда, что вы были жена известного комментатора Невзорова Александра? – вдруг спросила Клавдия Ивановна.

Маша так опешила, что даже не нашлась, что ответить.

– Полно, мать, – сказал Михаил Палыч. – Не твоего ума это дело!.. Мы тебя, дочка, регулярно наблюдаем по телеку, – словно извиняясь, сообщил он Маше. – Очень складно ты выступаешь и политически остро.