Галина Мишарина - Тропы

– А когда умер твой папа, сколько тебе было?

– Семь лет. А Лару, младшему, четыре. Он отца почти не помнит, только образ. А я помню многое: наши игры, прогулки, его голос и улыбку, – ответил парень, опуская глаза. Я легонько дотронулась до его плеча.

– Он всегда в твоем сердце.

– Хм… – невесело усмехнулся Маир. – Да, никакой другой близости не осталось, только та, которую хранит наша память. Я утешаю себя этим, когда невмоготу терпеть. За годы я отдалился от матери, а после смерти Корделла она и вообще не обращает на меня никакого внимания. Кажется, ей хватает Антуана, теперь он ее единственный сын. Так что я забрал Лара и быстренько смотался оттуда. Дом заполнен тоской. Мне все казалось: не поступаю ли я эгоистично, оставляя ее одну? – он нахмурился и едва слышно вздохнул, а затем бодро продолжил: – Но она и сама сказала – езжайте, и я понял, что ей не хочется видеть нас, ведь мы – напоминание о той безмятежной жизни, что она вела, когда был жив отец.

– Но как же тогда твой сводный брат? – спросила я недоуменно. – Разве он не есть напоминание о её втором замужестве?

– Он очень похож Корделла, да. Он хорошо к ней относится… – Маир передёрнул плечами. – Наверное, он теперь ее утешение.

– Тебе грустно от этого?

– Да, Фрэйа, – он повернулся ко мне, поглядел в глаза. – Она изменилась, когда мой отец умер, потом изменилась, когда вышла замуж во второй раз… Прости, не знаю, почему я тебе об этом рассказал. У меня не язык, а ветряная мельница, – и он нахмурился.

– Маир, по-моему, ты не сделал ничего плохого. Я тебя понимаю, хотя в моей жизни не случалось подобного. Я бы очень хотела, чтобы тебя миновала эта участь. Ты говоришь искренне, мне приятно слушать тебя!

– Здорово, когда встречаешь человека, умеющего слушать. Такое нечасто случается. – И он снова нахмурился, но тут же ласково улыбнулся мне: – Ладно, хватит о грустном. Пойдем. Здесь неподалеку продают отменные пирожки с капустой. Таких и дома не делают! Я тебя угощу, за знакомство!

Ярмарка мне понравилась. Сколько занятного там продавали! Посуду необыкновенной красоты, сбрую для лошадей, кареты и повозки, потрясающие переливчатые ткани, украшения, книги, оружие и доспехи, деревянные игрушки для детей и великолепных фарфоровых кукол в замысловатых платьях… и много чего еще. Кому не хватило места в маленьких уютных лавочках – располагались под открытым небом. У меня разбежались глаза от всей этой красоты, от такого шумящего разнообразия. Если бы не Маир, я бы надолго зависла возле первого попавшегося торговца, но парень уверенно шел дальше, и оглядывался призывно, и я решила, что успею еще вдоволь насмотреться на товары.

Наконец мы подошли к обширному загону, где на привязи стояли кони самых разных мастей и статей: были и легконогие скаковые, похожие на изящные статуэтки, и рысаки с длинными крупами и сильными шеями, и широкие тяжеловозы с лохматыми челками. Маир пропустил меня к ограждению, и мы вместе стали смотреть на лошадей. Я не знала, какого коня он ищет для брата, поэтому ничего не советовала, просто любовалась животными.

– Это подарок ко дню рождения, – сказал Маир. – Лар хотел вороного.

Черных лошадей хватало, но мое внимание привлек крупный темно-серый конь, с большими узорчатыми яблоками на боках, но с белой мордой и белым хвостом. Выглядел он впечатляюще – сильный, игривый и непослушный. Он смешно мотал головой и заливисто фыркал, вскидывая мощные, слегка обросшие по низу копыта. Хозяин придерживал его за яркую веревку, накинутую на шею, выговаривал беззлобно. Конь слушал, косился на него черным блестящим глазом – и продолжал дурачиться. Наверное, я улыбалась от уха до уха, потому что Маир посмотрел на меня, проследил за моим взглядом – и тоже улыбнулся.

– Отличный выбор, Фрэйа!

– С характером конь, – ответила я. – Мне нравятся животные с характером. Он очень красивый и такой большой. Как же на него верхом-то садиться?

Маир рассмеялся.

– Действительно, массивное звериное сооружение. Я только породу никак не определю. То ли северный Ирский, то ли вообще Аратский… Хм. А вон тот как тебе, с белым пятном на лбу?

Я поглядела – действительно, красавец! Он блестел на солнце, словно его чем-то намазали. Был поизящнее серого, и не такой широкогрудый, а стоял доверчиво и прямо, глядя по сторонам без опаски – внимательно, заинтересованно и добродушно.

– Да, с характером, – улыбнулась я, – но более спокойный.

Маир кивнул.

– Верно. Кстати, Лар тоже спокойный. Своеобразно спокойный, – уточнил он. – Я его оставил пока в гостинице – там, в южной части города. Он когда на ярмарку приходит, никогда ничего путного не покупает – всё какие-нибудь рецепты зелий или звездные карты…

– Ого! – восхитилась я, и Маир рассмеялся.

– Ты, очевидно, такая же… Всё еще веришь в волшебство.

– Всё еще? – хмыкнула я. – Думаешь, я младше тебя?

– Не знаю, – посмеиваясь, ответил он, – а сколько тебе лет?

– Двадцать два.

– А мне двадцать три!

– Да, значительный возраст. Как раз самое время презреть магию и насыщать нутро реальностью, – шутливо произнесла я.

Маир расхохотался.

– Почти то же, только более сухими словами и без тени улыбки, мне сказал Антуан.

Он встал в нелепую позу, сдвинул брови, упер руки в бедра и дурацким басом произнес:

– Займись делом, брат! Выкинь из головы чепуху вроде романтики путешествий и таинства новых открытий! Повзрослей на-ко-нец!

Мы расхохотались.

– Нет, на самом деле я шучу, – сказал парень, отсмеявшись. – Строю из себя взрослого серьезного мужика, а на деле я кто? Всё еще верящий в сказку мальчишка. К тому же, – таинственно зашептал он, склоняясь ко мне, – отец всегда говорил – тот, кто теряет способность верить в чудеса, превращается в ничто перед великим чудом Жизни.

– У тебя замечательный папа.

Я была почему-то уверена – он очень похож на отца. Не только лицом и характером, но внутренним духом и радостным сердцем. Мне стало жаль его – такого веселого, но одинокого, поддающегося искушению мечтаний, не загубленного серостью однообразной жизни рядом с чрезмерно деловым сводным братом. От Грая исходила подозрительность, я чувствовала между нами расстояние. Между мной и Маиром, как это ни удивительно, расстояния не было.

– Да, – ответил парень, едва слышно вздохнув, но тут же подобрался, улыбнулся почти весело: – Ну и что мы стоим? Сейчас уведут из-под носа! Идем.

Мы стали пробираться сквозь толпу.

Маир долго беседовал с хозяином вороного Баршана. Он подробно расспрашивал о родителях коня, осматривал его внимательно и, кажется, остался весьма доволен. Пока они договаривались о цене, я поискала глазами серого. Он стоял теперь ближе и смотрел вокруг, как будто что-то замышлял. Вот поднял голову, забавно пошевелил губами, и задумчиво глянул в мою сторону. Отвернулся, косясь через плечо, и я ощутила на себе его изучающий, пытливый взор. Словно смотрела не лошадь, а человек. Я улыбнулась – он точно был непрост. Его игривость и лукавство лишь прикрывали что-то, таящееся в глубине. Конь между тем повернулся… еще раз пронзил меня черными глазами… и пошел вперед! Я думала, его хозяин растеряется, но нет, он вообще с места не двинулся, как будто ничего особенного не происходило. Я ждала. Конь приблизился, склонил голову, осторожно потянулся носом к моей руке… Совсем как Бури в тот памятный день. Я протянула ладонь, коснулась его теплой нежной морды, тронула шелковистую шерстку на щеках. Он оказался огромным, намного выше и мощнее, чем все остальные кони. Это и пугало и притягивало. Зверь блаженствовал от моих прикосновений, и тихо пофыркивал, будто что-то бормотал. Я даже вообразила себе слова. Конь порицал меня за то, что так долго искала его, ласково возмущался вынужденному расставанию, а сам знай подставлял то шею, то лобик почесать. Наконец подошел его владелец. Это был неприметный мужчина среднего роста, в сером плаще, косматый, с длинной светлой бородой. Глаза у него тоже были светлые, такие же хитрые, как и у коня.