Слава Харченко - Грибы-инопланетяне

Через два года Марину я встретила на Дорогомиловском рынке продавцом свежевыжатых соков. Я очень удивилась и стала спрашивать:

– Что случилась?

– Первые месяцы в ординатуре шли хорошо, – ответила Марина, – но потом надо было вакцинировать двадцать двухмесячных котят. Я забрала котят и ушла, а профессор Кристаловский кричал вдогонку, что медицина, Марина – это не ваше.

В нашем городе Петропавловске-Камчатском в юности, в четырнадцать лет у всех были коричневые шубки из искусственного меха, а у меня белая. Я ходила гоголем, и хотя была не красавица, но все мальчишки хотели со мной познакомиться.

Когда я поступила в институт в Москве, то взяла белую шубку искусственного меха с собой, чтобы покорить столицу и влюбить в себя кого-нибудь. Но когда я приземлилась во Внуково, то увидела, что все ходят в натуральных мехах. Я восемь лет копила на норковый полушубок, но денег всегда не хватало.

Тогда я закончила аспирантуру и уехала на стажировку в Бельгию, где помогаю защитникам животных. Я хожу в белой шубке из искусственного меха, и со мной желают познакомиться все бельгийские мальчики. Худые, толстые, умные, глупые, веселые, грустные, смешливые, назойливые, смирные, накаченные, дохлые, высокие и коротышки.

Я скажу честно, что не понимаю верлибры.

И даже большее – я их и не читаю.

Когда мне попадается текст в столбик, но без рифмы,

то мой мозг скукоживается

и не может воспринять поэтическую информацию.

Я это считаю собственной слабостью,

но ничего не могу поделать с собой.

Нет сил, чтобы преодолеть и разобрать

слабо ритмизированное повествование.

В тоже время я считаю,

что хороший верлибр написать сложнее,

чем регулярный стих.

Ритм и рифма сами доводят поэта до неведомых высот,

так что он парит над пространством

и ничего более делать не надо.

Только записывай то, что тебе диктует небо.

Хорошие верлибры в начале своего пути писал Д.В.,

но это скорее исключение, чем правило.

Я написал книгу коротких историй, распечатал ее в двадцати экземплярах и стал носить по издательствам и толстым журналам. В журналах мне сказали, что слишком коротко, а в издательствах просто рассмеялись, потому что берут не рассказы, а романы. Я пришел расстроенный домой, свалил в гостиной в угол четыре тысячи распечатанных страниц и лег на диван горевать. Я почти плакал, а коты весело скакали по бумажной куче.

Но тут подошла жена. Она вручную варит мыло, делает духи и по всему миру рассылает свои достижения в посылках таким же сумасшедшим тёткам – мыловарам и духоделицам. Наташа попросила мои листочки с рассказами, чтобы скатать их в комочки и вложить в пустое пространство посылочных ящиков. Так пузырьки не гремят при перевозке. Я подумал и обрадовался. Пусть моя писанина пойдет на пользу обществу. Теперь сумасшедшие мыловары и духоделицы пишут мне письма – Рим, Нью-Йорк, Париж, Дакар, Рустави. Короткие истории ими ценятся.

Мне на электронный почтовый ящик пришло письмо от читателя. Так и называлось «Письмо от читателя». Я сначала испугался. Вышел из-за компьютера, покурил, открыл банку шпрот и съел их с Бородинским хлебом, посмотрел в окно на детей, как они играют в хоккей в коробке, присел на диван и включил телевизор, но там шла такая чудовищная муть, что я опять сел за компьютер.

Я, если честно, привык к тому, что по почте приходят ругательные письма или спам или предложения чем-нибудь заняться. Поэтому я не решался прочитать письмо, но ближе к вечеру, к ужину настроение поднялось. Я открыл письмо и внимательно изучил его двадцать три раза. Там писалось, какой я хороший, какой я прекрасный, какой я замечательный и какой я симпатичный.

Вообще у меня есть файл для рецензий профессиональных критиков, в котором я храню отзывы. Когда меня распирает гордость, я хожу, задрав нос, жена говорит «ты молодец», я перечитываю рецензии критиков, и все становится на свои места.

Я долго думал, что делать с письмом читателя и решил поместить его в специальную отдельную папку. Когда мне будет казаться, что мир катится в тартарары, будут дрожать руки, а клавиши компьютера западать, я прочту письмо читателя и приду в хорошее расположение духа.

Вчера позвонил Петя Муйнов (Чинарик), знакомый со школьного возраста (как он нашел мой телефон?). Мы учились в параллельных классах и не виделись двадцать пять лет. Я даже забыл его лицо, а поэтому в задумчивости молчал, когда Петя Муйнов вещал в телефонную трубку. Пете требовались люди в партию на муниципальные выборы, чтобы он их мог расставить по самым нужным местам. Ну, там мэры поселков и городков, начальники налоговой полиции, заведующие культурой-мультурой, таможенники на лесных делянках, ответственные за газовые и нефтяные вентеля, наблюдатели за речными и морскими угодьями и прочий ужас. Чинарик говорил, что верит в меня, что я не посрамлю дело партии и легко смогу управлять чем угодно, главное прийти на выборы и проголосовать, а там тебе и пироги, и плюшки, и женщины легкого поведения и машины с мигалкой и вертолеты.

– Петя, – сказал я, – неужели у тебя не хватает пипла на столь достойные места? Не можешь набрать с орлиным взором, пышущих радостью, здоровьем и стремлением, а не таких разгильдяев, как я?

– Понимаешь, Славик, нам нужны не достойные. Нам нужны свои.

И тут я сильно загрустил, чуть не повесил трубку, но Петя еще два часа мне промывал мозги про выборы, депутатство, светлый путь и единство интеллигенции с народом. Я уже думал, что навсегда попал в его цепкие лапы, но тут я рассказал историю про своего лечащего врача-психиатра Иосифа Львовича и Петя больше не звонил. Только прислал по электронной почте листовку «Голосуй за Муйнова!».

Когда Гайдар отпустил цены, я вышла из общаги и пошла по Тверской. Иду плачу, потому что денег нету и кушать нечего. А тут навстречу девка-малярша-Машка, спрашивает:

– Ты чего в слезах?:

– А я говорю: «Голодная!»

Тогда Машка отвела меня в булочную и украла батон, а я узнала, что ее выгнали из ПТУ №12, и поселила Машку тайно в своей комнате в университете.

С Машкой я прожила год. Она каждое утро выходила по магазинам и рынкам воровать. Приносила, то батон, то макароны, то крупу гречневую, то картошку, а один раз притащила пирожное-корзинку. Мы его распилили линейкой, сидим, жуем, пьем горячую воду и ревем. Я же училась помаленьку, стирала, готовила, а потом устроилась швеей в две смены.

Однажды комендантша натравила на нашу комнату паспортный контроль, и выгнали Машку на улицу. Мы с ней еще встречались несколько раз. Машка говорила, что поступила в станкостроительный техникум, там бесплатные обеды, но батоны она все равно по булочным ворует. Привыкла.