Григорий Жадько - Откровенные романы

Взбираясь по икрам ладонями, я гладил ее ноги. Обтянутые тонким шелком они округло тонули в моих руках. Мои пальцы ощущали их плотную упругость… тонкий шов сзади. Смело открылись ее колени. Они были плотно сомкнуты. Черные тонкие чулки матово круглились, заставляя сильней биться сердце. Она была напряжена. Идеально натянутый на дамскую ножку шелковый чулок может свести с ума любого.

– Мария Александровна!? Вы казнитесь?

– Да! Скорее да!

– Зачем?

– Это пройдет. Не обращайте, пожалуйста, внимания.

– Вы боитесь меня?

Она не ответила, только положила мне руку на голову и стала перебирать волосы. Я сильней сдвинул край ее платья. Коснулся губами полных стройных ножек, ощутил тепло и запахи женского тела.

– Как долго я этого ждал, мечтал, верил, – сказал я немного восторженно, – скажите что вы – это вы! Вы так стеснительны и непорочны…

Я еще более открыл ее ноги. Показались атласные черные подвязки, поддерживающие чулки, а за ними открытые нежные участки обнаженного тела. Я, зубами прихватив, развязал один бантик, потом другой и утонул лицом в этой теплой глубине. Не сразу уловил ее тихий шепот.

– Я тоже так ждала этого. Так себе все представляла, но, мне что-то не хорошо.

Я вопросительно посмотрел на нее.

– Как не хорошо?

– Стоит вот тут у горла. Наверно херес не пошел. И голова кругом идет.

– Плохо. Тошнит?

– Мутит, скажем, так. Давайте я схожу в одно место. Там поглядим.

Я неохотно разжал руки. Поднялся. Она встала с виноватой улыбкой. Подвязала, высоко задирая платье, сползающие чулки и неуверенной походкой отправилась во двор. Ее очень долго не было, а когда она пришла, то побыла только минутку, попила воды из холодного самовара и вновь ушла.

На улице стали заметно сгущаться сумерки. Я тупо ходил из угла в угол, бессмысленно мерил комнату, достал спички, хотел зажечь лампу, передумал. Все прислушивался к звукам, что шли со двора. Прошло не менее получаса, когда она вновь появилась. Зайдя, она сразу устало опустилась на стул.

– Что!? – спросил я тревожно и с надеждой.

– Не знаю, – ответила она слабым голосом.– Не знаю.

– Не легче?

– Как сказать!!!

Она замолчала, прервав фразу.

– Говорите! – не выдержал я.

– Конечно, я могу пожертвовать собой, но неужели вы согласитесь на это?

Мы надолго замолчали. Маша неотрывно смотрела в окно. Лунный свет проникал в комнату. Глаза ее были сухи, ресницы не вздрагивали. Было такое ощущение, что где-то рядом пронесли покойника. Я вдруг почувствовал себя разбитым. Никаких слов у меня не находилось. Была просто огромная зияющая пустота.

Не зажигая света, я на ощупь нашел клеенчатый пакет с документами и положил в карман. В другой сунул наган. Она все поняла.

– Пойдемте?

– Пойдемте, я вас провожу.

В комнате было темно, а на улице уже ярко светила луна. Маша крепко вцепилась мне в локоть. Она прижималась ко мне всем телом, пока последние домики дачного поселка не скрылись у нас за спиной.

– Вы не обижаетесь на меня?

– За что.

– Ну, все так…

– Глупости.

Мы шли очень медленно. Часть дороги молчали. Каждый думал о своем. Досаждали комары. Я наломал веток – себе и ей. Спустя примерно час, показались строения санатория. Ярко светил, освещая главный вход, фонарь работающий по принципу вольтовой дуги.

– Я не хочу на такой ноте прощаться, – сказала Маша, – спать совершенно не хочется, пойдемте на залив.

– Грустно все.

– В той стороне есть лодочная станция.

Пройдя двести-триста шагов, мы наткнулись на перевернутую лодку. Усевшись поудобней, мы стали смотреть на залив. Легкий ветер играл волнами и отгонял комаров. Почти полная луна, хорошо освещала все вокруг. Ее желтовато-зеленый свет делал все предметы вокруг нереальными. Как будто они возникли из далеких снов.

– Я знала, что вы поймете меня. Спасибо.

– Когда мы шли, я наступил на мертвую чайку, – сказал я.– Это плохо!

– Это суеверия. Вы расскажите мне что-нибудь хорошее, доброе.

Я рассказал ей немного о себе. Она очень внимательно слушала и при этом, старалась в темноте видеть мои глаза. Луна светила так, что ей наверно было что-то видно, я же не видел ничего – кроме ее черного силуэта.

– Вот и все! – сказал я, закончив эпопею своей жизни.

– Нет! Нет! Пожалуйста, еще. Прошу вас.

Я вспомнил далекое детство, увлекся, и мы еще просидели не менее часа. Наконец мы спохватились, что давно пора идти. Как бы ни закрыли спальный корпус. Мы пошли скорым шагом, почти бежали и, тем не менее, опоздали. Я близко не подходил. Маша сходила одна и скоро вернулась.

– Не знаю что делать! Стучать, всех будить. La sortie je ne vois pas. ( Выхода не вижу. фр .) Завтра наши кумушки будут обсуждать это как главную новость? – сказала она в расстроенных чувствах.

Меня эта новость напротив настроила на веселый лад.

– Это не здорово Мария Александровна, – проскрипел я измененным старушечьим голосом, подражая и подсмеиваясь одновременно.– Откуда вы это после двенадцати одна возвращались – хочется спросить?

– Вам ли не знать Миша, – ангельским голоском ответила она, включаясь в игру и кладя мне голову на плечо.– Вам ли не знать!

– Ну что делать, – сказал я обычным голосом и вздохнул. – Пойдемте обратно. Прокрадемся как мышки. Авось наш полицейский не заметит.

– Давайте попробуем. А что делать.

– Здоровье то как?

– Лучше – намного. А как испугалась и вообще забыла про него.

Обратный путь мы проделали в два раза быстрей. Подходя к дому, мы пошли осторожней, и зашли крадучись. Я зажег керосиновую лампу, трехлинейку. Винтовка – трехлинейка, лампа – трехлинейка. Мне как оружейнику были так знакомы эти размеры 7.62 мм, калибр ствола и ширина фитиля. ( Линия. Одна десятая часть дюйма. 2.54мм ). Даже мой наган был подстать. Вставив стекло, я подкрутил фитиль наполовину, что бы огонь был поменьше. Предварительно, мы договорились в доме не разговаривать.

Я помылся в кадушке и принес ей смоченное полотенце. Пока я ходил, моя гостья, раздевшись, моментально юркнула в постель. Это было сделано так быстро, что я даже толком не успел насладиться прелестями молодого женского тела. Только розовые пятки сверкнули. Я подошел к постели и подал ей полотенце. Она, лежа тщательно протерла губы, лицо руки. Я с интересом взял в руки, висевший на спинке черный корсет с белыми вставками по бокам. Это был обычный корсет, что поддерживает женскую грудь и заканчивается в области низа живота. Широкий пояс, был укреплен жесткими вставками из китового уса и шнуровкой. Он еще пах ее теплом, молоком и еще чем-то терпким необъяснимо волнующим. На уровне груди и понизу в районе бедер – были приторочены светлые ажурные ленты, с мелкой просечкой, сшитые в виде бантов. В стянутом виде он имел силуэт песочных часов. Увидев мой интерес, Маша легонько вырвала его у меня из рук и сунула себе под подушку. Я недовольно покачал головой. Она, тоже сделав большие глаза, покачала в ответ и, зажав рот, чуть не прыснула смехом.