Алексей Козлов - Городъ Нежнотраховъ, Большая Дворянская, Ferflucht Platz

Из туалете, вновь возрождённого средневековьем, мощно ударило квашеной капустой. О мой бог! Почему мне, гражданину страны нельзя зайти в городской парк, где прошло моё детство и юность? Почему, гниды, нельзя? А там был кинотеатр, кусты, деревья и всегда как-то весело было, демократично, мило наконец. Пиво мы мирно там пили, сидя на травке! А теперь ни кустов, ни лавок, один плац-парад, замостили живую землю кирпичами, могильники какие-то кругом, кресты, … его знает чего, неизвестный святой с железными крыльями – ужас. И поверх всего уже и колокол погребальный гремит по утрам – Бам! Бам! Бам! Неужели же и правду Провидение покрывает это безобразие и ложь? Неужели же Природа за них? Неужели же нет ничего, что способно остановить эту прожорливую саранчу? Не может быть! Должно же быть воздаяние всем!?

Мой любезный читатель! Я сам не знаю, что заставит нас сейчас свернуть с кипучей Большой Дворянской улицы в узкий проулок, где высится большое, тяжёлое здание старого кирпича с надписью на фронтоне «Центральный Траховский Боевитый Военкомат».

Мой милый читатель! Может быть, ты знаешь, зачем мы здесь? Я не знаю!

В эту минуту, ах, в одном из помещений идёт важная комиссия по отбору рекрутов, и измождённые в своей массе скелеты ждут очереди в колидоре, травя малопонятные для нас, людей иного поколения, байки.

Врач Эльма Леопольдовна, довольно грузная женщина в летах, очках и на диво довольно свежем халате, говорит Коже и Костям, стоящим пред нею навытяжку следующие слова:

– Снимите трусики!

– Зачем? – спрашивает Кожа и Кости неожиданно грубым и властным голосом, который трудно в нём подозревать.

Но команду исполняет в точности.

– Надо! – говорит женщина-врач постфактум, – Надо!

Обозрев экспонат, врач ещё что-то записывает в бумагу, лежащую пред ней и надолго выходит за дверь.

Да, мой читатель, мы знаем – обороноспособность Фиглелэнда – в надёжных и верных руках!

Эльме Леопольдовне осталось принять ещё одного пациента, которого она явно жалеет и хочет ему добра.

– Мура! – говорит она ему, – Возьми дома гантели! Привяжи гантели внутри штанов и походи так недельку! Понял? У тебя будет плоскостопие третьей степени! В армию не пойдёшь точно! Ты понял? Иди!

– Правда? Не возьмут? – поднимает брови Кожа, а Кости уже рвутся к выходу исполнять задуманное, тренировать плоскостопие.

Ох, как сильна, как высока женская доброта, когда она проливается на всех! Как удивительна женщина в своей извечной ипостаси матери-родины, вечно зовущей нас к подвигу, свершению, вечно призывающей всё-тки записаться комсомольцем!

Облетев это скучное здание, полное странных неулыбающихся типов в странных же нарядах, невидимые для смертных, мы выскакиваем из печной трубы, хотя и с ног до головы испачканные золой, но довольные, как слоны, тем что чуть-чуть не угодили в солдаты. Да минует нас чашка сия!

На крыльях валькирий мы летим всё выше над вечным городом Нежнотраховым, родиной гробов, грибным местом, летим с гордо поднятыми головами и жадно раскрытыми клювами.

Здравствуй, родная Большая Дворянская улица – центр уездного мироздания, светлая днём и причудливо освещённая ночью тремя августинными фонарями, доживающими свой век.

«Я – Ара Кандапожский! Я торговал на рынке в Кандапоге сапогами и блинами, вернувшись в свой синклит с большой дороги… Нрава аборигентского не знал, и, провинившись, стал я делать ноги. Так вихрь погромов вынул из берлоги и бедного торговца прочь прогнал. На маленьком и добром старом пони, за коим гнался резвый аксакал, да, я ушёл от мерзостной погони! Я убежал, унёсся, ускакал. От этих злых и мстительных козлов! За мною козлы гнались на перегоне, под общим направленьем на Ростов! Сжимал я ягодицы в тихом стоне! Теперь я здесь на рынке Двух Дроздов! Торгую лесом, и пенькой, и салом! Выглядываю робко из кустов! Как бабушка мне надвое сказала, как указала мудрая Валгалла, как ловкий проходимец и кидала, я к дружбе меж народами готов! Но где же план савейского Маршалла?»

Ему представилась божественная картина: заброшенные доки Портсмунда, верфь с заржавленными эрликонами. Да, не забыть бы, так это важно! На Томогошевской улице в то время жил ещё один уникальный тип именем Поликлет. Он был беден, как церковная мышь, пока не выявил свой основной талант. Он имел магнитную голову, и хотя голова его была ну совершенно нормального размера, львиную часть своего времени он уделял отдиранию железных предметов, приставших к ней – ложек, иголок, ножниц. В момент, когда первый паровоз торжественно обновлял свежие железнодорожные пути, невидимая сила бросила Поликлета на паровоз. Он прилип к железному мастодонту столь крепко, что оторвать от паровоза его смогли только вместе с закопчённой трубой. Улица, на которой это случилось, до сих пор носит название улица Политрубная.

Тут следует вопреки канонам и приличиям следует вмешаться Автору, чтобы поправить течение нашего издёрганного малопонятного пока повествования, ибо оно началось как-то неудачно. Кривовато. И город нам попался абы какой, и главный герой очень странный, летающий на крыльях в совсем неподходящих местах, и времена, что спорить, крайне непростые и нелицеприятные. Трудные времена! Но здесь все времена одинаковые! Кидальные! Авральные! Пока наш герой упористо обдумывает свою нелёгкую думу, по главному проспекту города – Большой Дворянской улице, остановив весь транспорт и порвав троллейбусные провода могучими руками, по тротуару прошёл тяжкими шагами великий Гаргантюа с двумя десятками разодетых в алые и голубые шелка и парчу спутников. Он постоянно задавал при этом своим любознательным товарищам только один вопрос: «Как называетс этёт странни гьёрод? Ват нейм оф зис факин бестед вилидж кляб?» Панург же, поковырявшись в длинном галльском носу, дипломатично сказал: «NEZHNOTRAHOV, SENIOR!»

– «NEUZHELY?» – удивлённо переспросил Гаргантюа, оказавшийся вблизи пухлым очкариком с мешками под глазами. А после подбоченился и с французистой ухмылкой покосился на ржавый шпиль городской ратуши, на котором трепался растерзанный флаг неявного цвета бебе, но явно из трёх компонентов.

– Ват ист даст Нежнотраков? Де ми? Что эт ест? Панург, тьи бюдешь отвечьать за свои некудишни проказ! Это тебье не Франс! Это гораздо хьюж! Стари ловеляс! Куда мы попали, чёрт подери твои неуместные выпендрясы! Я не собирался забираться в такую глушь от своих окороков и винных погребов! Я не кочу тут жит на старост лет! Тут одни жулики живут, Я уже вижу! Вина нет, окорок нет, ничего нет! Как ти не понимай менья! Яволь?