Алексей Козлов - Городъ Нежнотраховъ, Большая Дворянская, Ferflucht Platz

Долгое дело – жизнь. Иногда и не уследишь за её черепашьим ходом и совершенно неприметными изменениями, а она обгонит, обмишулит и оставит человека посреди невесть чего без ничего, в пустыне какой-нибудь, в одном носке, с букварём и, может так случиться, с пустой птичьей клеткой в руке. Только не уследи, споткнись один раз – и всё пошло всё через пень-колоду в тартары небесные. Умер кто-то, был в горе, обокрали, как это у нас водится, огорчился, потом запил, пьяного обманули бандиты, как их, чёрные риэлторы, и подло отняв квартиру, выгнали человека на улицу… Вот итог – нет человека, и никто не спросит, чья это тень круглый год до морозов мозолит скамейку в вытоптанном слонами сквере? А потом и тень исчезает незаметно, как будто её и не было…

Вдоль Концовского сквера, через серые неприкаянные дворы, а затем длинной Среднеморской улицы, застроенной уже изрядно закопчёными и потрёпанными жизнью хрущовскими полу-домами, перемежающимися кое-где с древними, тоже почерневшими избушками, проезжает античная пожарная дрезина с болтающимся сбоку слоновым хоботом. Она медленно объезжает деревянную будку с какой-то покосившейся вывеской, кажется – стеклорезку, проезжает шальную стройку с огромным котлованом произвольной формы, с которой на проезжую часть нанесено столько мусора и грязи, сколько не было даже при Великом Потопе. Котлован наполовину заполнен мутной водой, отражающей невесть что. В нём плавают щепки и тряпки. Кажется, вот там крутится в потоке полузатопленная пластмассовая кукла. С откоса с томительным всхлипом в воду иногда сползают жирные пласты народного чернозёма. Вчера сюда забрела свинья. Она целый день с видимым удовольствием плескалась в пёстрой колониальной жиже, а потом, натешившись, ушла в маленькие домики размышлять об общем смысле жизни и конечности бытия. Римский котлован пребывает здесь уже два года и удивительно, что в нём ещё не обитают вечные утки – лучшие жительницы нашего цветущего края. Земля здесь хорошая, жирная, чёрная, как смола. Если взять её в руку, то потом руку невозможно отмыть неделями. Люди, как утверждают некоторые – тоже. В годы войны, по укоренившейся литературной традиции тевтоны вывозили отсюда нашу чёрную землю вагонами в Германию. Впрочем, может, вывозили, а может – и не вывозили, кто его знает? Это разные рассказчики после войны рассказывали. Тут такого могут наговорить, что за голову схватишься! Верить тут никому нельзя! Наврут с три коробки!

Когда дрезина, обогнув котлован, вьезжает ещё в одну огромную лужу, больше похожую на колхозный утиный пруд, от разлетающихся брызг в разные стороны шарахаются разнополые прохожие граждане, среди которых мы видим двух людей среднего возраста и разного телосложения – одного худощавого в синей французской куртке, а другого плотного – в серой английской. Несмотря на окружающую грязь и тряпичную куклу на покосившемя заборе, куртки у них довольно чистые, хоть и помятые. Но зато запачканы штаны и уже заляпаны коричневые ботинки. Судя по их брезгливому виду и оживлённой мимике, они очень недовольны своей жизнью в городе Гомнодавове, где сейчас находятся, и недовольство это имеет свою очень давнюю историю и глубокие корни. Уже начинает вечереть, и сладкая тьма постепенно наполняет неосвещённую фонарями улицу. Контуры размыты, и кажется, что и слова, звучащие сейчас, тоже несколько размыты и неопределённы.

Такие разговоры не редкость в Нежнотрахове, в первую очередь потому, что жизнь, как говорится, диктует свои законы, а законы нынешней жизни – совершенно волчьи. Надо как-то уцелевать, выдумывать «какую-то мульку», как здесь говорят всякие пройдохи, выкручиваться. Работы кругом никакой, а какая есть – не в жилу! Просто жопа, как дела обстоят кругом! Просто жопа! Хотя кругом много строек народного капитализма, и надежда на них в народе пока ещё теплиться.

Алесь косится на недалёкое соседнее здание и видит:

«Грязный пройдоха, ты жив ещё?» – написано на двери жирыми жёлтыми буквами.

«Здесь были люди! – думает Алесь, – Их обидели, и они будут мстить!»

Алесь и Андрей – отнюдь не пройдохи, совсем наоборот, они честные люди из хороших семей. Таким выкручиваться в Фиглелэнда всегда было …ёво, а теперь ещё …вее. И они это знают. Они происходят из того неясного, сломанного поколения, которое не дало Нежнотрахову ни великих умов, ни больших талантов, а прошло по жизни совершенно незаметно и исчезло бессловестно в изменчивой мировой истории.

Итак, приготовьтесь, мы присутствуем при довольно долгом разговоре этих двух уже немолодых людей, одного худого по имени-фамилии Алесь Хидляр и другого плотного – Андрея Геббе.

Куда они идут, неведомо нам.

Они уже прошли город, миновали остановку транспорта, на которой в картонной коробке вот уже третий год живёт старая женщина со спутанными волосами. Теперь на лавке у неё целое хозяйство, мешки с тряпьём, еда в мешочке, картонный ящик из-под телевизора. Она уже лишена аккуратности, всегда отличающих женщину, не до того ей. Именно мимо неё часа два назад в белых майках вразнобой прошли боевики «Единой Фиглелэнда», новые защитники государевы. Говорят, по статистике бездомные люди в Фиглелэнда живут не более четырёх лет. Сколько их теперь по всей стране, Бог знает! По улице Мира, единственной улице города, пока что похожей на настоящую улицу, Алесь и Андрей идут на городской вокзал. Вокзал завершает довольно большую круглую площадь с бронзовой фигурой какого-то военоначальника. Если смотреть на военачальника чуть сзади, то он похож одновременно на поэта Маяковского и императора Вителлия. Слева от вокзала всегда кучкуются синие уродливые троллейбусы и маленькие опасные для езды микроавтобусы пресекают друг другу пути.

«Сколько раз мы уезжали с этого вокзала! Я и мои родите, друзья мои. Боже мой, как много времени минуло! Боже мой!» – думает Алесь, – И нет этого ничего уже, даже аромата того времени нет! Страна моя стала другой, я стал другим. Гниль одна и одни проходимцы кругом!

«Надо купить по пути домой баночку пивка! Хе-йя! „Балтимор“ – хорошее пиво! Доброе! – в это же время думает Андрей, – Ещё две рыбки от рыбалки остались! Краснопёрки! Как они клевали у Белой Горы этим летом! Как хорошо тянуть краснопёрку величиной в ладонь меж чутких водорослей, осознавая её упорное сопротивление поимке, как весело выхватить её у самого берега одним рывком из воды и мокрыми ладонями накрыть трепыхающуюся в густой траве! А потом вынуть из кровавой губы крючок и.., пожалуйте в судок, милостивая сударыня рыбка!»