Ольга Есаулкова - Кто куда, а я в деревню! или Мёд и масло души моей

– Но у меня муж! – пыталась я вразумить блюстителей закона, однако никакие сантименты их не трогали.

– Хорошо, что муж, так не делайте его вдовцом, – мрачно увещевали они меня. Успокоили, нечего сказать.

Я погрузилась в невеселые мысли о злодейке-судьбе и не сразу заметила суету сбоку от меня: там двое полицейских заламывали руки мужику в красном спортивном костюме, который рвался в мою сторону, брыкался и верещал.

– Не имеете права! Она моя! – заходился он в крике и смачно плевался на пол.

– Женщина, вы его знаете? – обратились ко мне полицейские.

– Знать не знаю и не понимаю, почему он говорит про меня «она моя», – скривила я лицо. Конечно, я симпатичная, но чтобы вот так… продираться ко мне через кордоны. Посмотрел бы на это сейчас мой муж, любопытно, как бы он запел…

– Да не ты, дура, – злобно пыхнул в мою сторону мужик, – сумка моя! Там селёдки на несколько тыщ!

Ах, вот оно что… Не я королева этого бала. Ну и ладно, пусть только меня поскорей отпустят! Без движения у меня начало мучительно сводить руки и ноги. Да и до поезда оставалось недолго.

– Да-да, от сумки в самом деле разит сельдью! – пыталась я убедить полицию. Но на слово мне никто не верил. Отвлекая себя от наступающих слёз, я представляла возможные заголовки передовиц: «Селёдка-убийца захватила один из московских вокзалов», «Не закуска, но террористка: иваси угрожает миру», «Сельдь, напичканная тротилом: террор по-русски».

Наконец приехали сапёры. Служебная собака с умными глазами и серьёзным выражением лица, то есть морды лица, обнюхала баул, очень по-человечески наморщила влажный блестящий нос и громко, брызгая слюнями, чихнула. Это был самый прекрасный и замечательный чих в моей жизни!

– Будьте здоровы, – сказала я собаке и от умиления пустила слезу. Собака легонько кивнула: «Спасибо».

– Да нет тут никакой взрывчатки, – подтвердили собачью версию сапёры, проверив сумку, – рыба тут, как есть – селёдка.

– А я что говорил, – трубил краснокостюмный мужчина, размахивая освобождёнными руками, словно чокнутая мельница.

Меня тоже больше никто не удерживал, и я поспешила на поезд, радуясь жизни и свободе. Попыталась сообщить о своём счастливом спасении Артёму, но его мобильный был недоступен. Ну что ж, дорогой, значит, не зря я придумала своё путешествие, попляшешь ты ещё у меня!

Возле вагона меня нагнал запыхавшийся владелец мерзкого рыбного баула. Морда виновника моих злоключений сравнялась по цвету с его же костюмом. Я попыталась пройти в вагон, но мужик перегородил мне дорогу всё той же клетчатой сумкой.

– Эта, ты извини, если чо. Я не специально же. Просто билет надо было купить, а сумка тяжёлая, сама понимаешь, – бубнил он. Нет, я не понимала и не хотела понимать.

– И эта, я там сказал, ну эта… сгоряча! Ты не дура, а очень себе знатная бабёнка, честное слово, – горячился опомнившийся донжуан. Поздно, добрый молодец, красну девицу окучивать, когда она сама Кощея одолела! Но красномордый не сдавался:

– Давай я тебе в качестве «извини» селёдки хоть отгружу, а? Вкусная, с икрой!

– Давай, – устало согласилась я. Как же ты мне надоел, и ведь хватает наглости и тупости…

Обрадованный товарищ полез в сумку, долго там копался, поднялся с ещё более пунцовым лицом, держа в руке жирную и действительно аппетитную сельдь.

Я аккуратно приняла её, улыбнулась почитателю иваси самой сладкой улыбкой… размахнулась, метко забросила хвостатую добычу прямо в гущу снующей толпы и со всей дури заверещала, подражая манере базарных баб:

– Оооой, тут мущщина селёдкой по людЯм кидается! Спасите! Он совсем сошёл с ума! Он рехнулся! Бандит! Помогите!

Толпа отозвалась на мой клич визгами, криками и отборными матюками. Оттолкнув ногой баул, я впрыгнула в тронувшийся поезд, а наряд полиции уже бежал к опешившему обладателю клетчатого потрёпанного баула. Несладко ему придётся – только вроде оправдался, а уже опять рецидив. Точно несладко – с таким-то солёным грузом!

…Усталость от насыщенного событиями дня взяла своё, и потому, едва только поезд тронулся, я погрузилась в приятную дрёму и проспала все долгие часы дороги, ни разу не приоткрыв глаз.

И сон мне приснился удивительно правдоподобный: будто Валюша примеряет сумасшедшей красоты красные туфли на тонкой шпильке. Делает она это сосредоточенно, серьёзно, топает ногами, рассматривает туфельки со всех сторон в зеркале, прохаживается туда-сюда: она и довольна, и сомневается. Но самое удивительное, что рядом с ней примеряет точно такие же туфли ещё какая-то женщина. Ее фигура и лицо будто в тумане, узнать невозможно. Она проделывает с туфлями те же штуки, что и Валя: крутится в них перед зеркалом, оценивает, ощупывает. А затем незнакомка и Валя сходятся, начинают кружиться в танце и постепенно исчезают, растворяются в воздухе…

Я очнулась, огорошенная сновидением, за пять минут до прибытия поезда в пункт назначения. Любопытный сон, очень яркий и живой, вполне возможно, что и пророческий. Надеюсь, ничего экстраординарного он не предвещает, хватило уже вчерашних селёдочных событий, как говорится, наелась! Но я не догадывалась, что произошедшее на вокзале – просто детский лепет по сравнению с приключениями, ожидавшими меня и довольно похихикивающими в предвкушении нашей встречи.

От вокзала до пункта назначения мне предстояло добираться, приложив не только интеллект, но смекалку, прыткость и эту… как её… коммуникабельность! Рейсовых автобусов до Утекаево, конечно, не было. Выход очевиден: попутки! Я изрядно помыкалась по вокзальной площади и, несмотря на коммуникабельность, получила отказ от всех потенциальных извозчиков: «Нее, туды не поеду, это же в такой Требухаловке, что итить-надоить!» Я уже почти отчаялась, но тут вселенная надо мной смилостивилась и, если можно так сказать, подкинула вариантик. «Подарком судьбы» оказался разваливающийся на ходу мотоцикл с коляской, управляемый усатым и чубатым мужиком лет шестидесяти, густо-дымно курившим «Приму», знаете, этакое красное знамя советских курильщиков. Я кое-как запихнула чемодан в мотоциклетную люльку и напялила предложенную мне каску, такую старую, что казалось – именно в ней некий древнеримский герой сражался в своих самых величественных походах. И, судя по трещинам и вмятинам, в ней же и был повержен. Я уселась позади моего водилы, который эффектно крякнул и нервически торкнул ногой педаль своего железного коня. После этого, будто эхом отозвавшись на зов хозяина, крякнула его колымага и глухо и надрывно затарахтела, выпуская клубы чёрного дыма из прокопчённой до угольного цвета трубы. Поехали!

Мимо нас мелькали похорошевшие после пережитых холодов, обогретые летним солнцем деревенские дома, бархатные от молодой зелени леса, заливные, мелко цветущие луга, бегущие к горизонту, ещё только набирающие силу поля. Казалось, дороге нашей не будет конца, так долог мне казался путь, и тому были причины. Несмотря на окружающую красоту, меня потихоньку начало мутить от мотоциклетной трясучки и папиросного аромата, хотя, честно признаюсь, я и сама порой не гнушаюсь сигареткой, да и с вестибулярным аппаратом у меня полный порядок. А ещё у меня весьма затекла спина и… стала болезненно ощутима мягкая часть, которой спина заканчивается. О божечки, взмолилась я, давай мы уже приедем, пожалуйста!