Владимир Фомичев - Новые аргонавты. Хулиганская повесть о путешествии

– Что до острова… Мало ли островов вокруг, друзья? Предлагаю отплыть к другому, который выглядит дружелюбнее. Лишь попросим наполнить наши бочки водой – отказать путнику в этом не посмеет даже самый отъявленный злодей.

Говорил это поджарый мужчина среднего возраста и среднего же роста, очень средней комплекции, одетый в аккуратный серый плащ, под которым, когда полы расходились, можно было разглядеть непривычные для Эллады шерстяные штаны до колен и прочный кожаный гульфик. Остальные аргонавты ограничивались… Но, не будем заглядывать под одежду. Скажем лишь, что ничего подобного мы бы там не обнаружили.

– Слышал я, здесь правит царица, – продолжил он, сверяясь с каким-то свитком. – Так пошлем к ней самого безобидного.

Взгляд серого человека как бы невзначай скользнул по Петровичу, сонно глядящему из-под облезлого балахона, в который он укутался с головой, напоминая куколку очень крупного и не слишком изящного мотыля. Ночь на море прохладна, корабль тесен, и сейчас Обабков сидел на палубе в крайне раздраженном состоянии, не выспавшийся, продрогший и ошарашенный. Когда удавалось на несколько минут сомкнуть глаза, он видел во сне дом, отчего приходил в еще большее уныние, открывая их из-за очередного толчка валяющихся рядом людей.

– Хорошо бы нанести ему какое-нибудь увечье… – взгляд осторожного оратора оставался бесцветным и тусклым как завеса вечернего дождя. —Переломать руки или вырвать глаз. Для жалости. Женщины падки на убогих.

Ифис, а говорил это именно он, выжидающе перебегал глазами с Ясона на Геракла. Последний задумчиво почесал подбородок. Звук был таким, словно потерли камнем о кору дерева. На лоб героя от непомерных мыслительных усилий взбежали складки.

– Если и падки, то уж точно не эти, – встрял зоркоглазый Девкалион, показывая куда-то. – Вон там, посмотрите, на пристани – левее.

Все повернулись, пытаясь рассмотреть что-то такое на пристани в рассветной полутьме.

– Э-э… Кажется, это…

– Да-да. Представь самое худшее и не ошибешься, – подбодрил Ясона Девкалион. – Это голова. Борода и все такое. Выглядит довольно воинственно. И, в отличие от тела, ее хорошо видно с воды.

– Потому что тела не видно, да? – отдал должное очевидности Геракл.

– Да ты умнее Дельфийского оракула, Человек-гора!

Геракл при этих словах зарделся от удовольствия.

– Я еще читал как-то… – затянул было он, чтобы развить тему на счет умнее , но героя перебил Ясон:

– Думаешь, это выставили для нас?

– У тебя есть сомнения, командор?

– Так вот, я читал … – не унимался Геракл, обходя слева.

– Попробуем подать знак. Факел! – скомандовал Ясон, и в его руке, словно по волшебству, оказался зажженный факел.

Только сейчас бы вы заметили, что за спиной героя все время трется маленький коренастый человек, почти карлик, более похожий на кривой корень сосны, чем на обычного мужчину. В его глазах читалась беспредельная преданность хозяину, а под коротким плащом, подбитым кротовым мехом, перекатывались узлами сильные шишковатые мышцы. Если вы знаете толк в уличной драке, то поймете, что опаснее драчуна нет в природе. В доказательство этому с пояса полурослика свисали шипастая бронзовая дубинка и такой же длины меч с тонким кинжалом в рукояти. По лицу слуги, глядящего снизу вверх на своего осанистого хозяина, который, что греха таить, смотрелся великолепно, распласталась радостная улыбка, выдавшая недостаток передних зубов.

Звали верного слугу Ясона Акакайос, что значит «добрый». Если и был он таковым, то, полагаю, в отношении единственного на свете человека. Как правило, по жизни его называли другими именами, выражавшими черную злобу и запах брошенного колодца. За глаза.

Геракл, не найдя заинтересованных слушателей, перешел на бубнящий шепот, и теперь втолковывал ошалело глядящему Петровичу на счет каких-то чудовищ, о которых – подчеркнем это дважды – он читал в свитке в библиотеке .

Разговор перешел на сипящий шепот. Кто-то положил на плечо Обабкова тяжелую руку, не давая ему сойти с места.

Кнут и пряник – два зарекомендовавших себя аргумента в любых житейских обстоятельствах. Роль первого в данном случае выполняла дубинка, второго – перспектива знакомства с чужеземными барышнями.

– В одиночку не справлюсь, на увечие не согласен, – возразил Петрович, вертя головой по сторонам. Рука его сама собой пошла вверх в манер приветствующего сенаторов цезаря. – Для лучшего впечатления убогости предлагаю отрядить со мной монаха. Его задрипанское одеяние и происхождениекак нельзя лучше оттеняют величие нашей миссии и мой диплом советского инженера.

Иногда устами Обабкова говорил некий неизвестный теологии вселенский дух, риторика которого многое почерпнула из кинофильмов первых пятилеток. Аргонавты уставились на Льва Петровича как на Гидру. Кефей наступил Фалеру на пальцы, желая полюбоваться сценой.

После непродолжительного совещания решение вызрело: Филону поставили впечатляющий бланш под глазом, Петровичу порвали и без того утлую рубаху, выдав один презерватив из овечьего пузыря на двоих. «И то много», – проворчал Ифис, отвечавший за снабжение в походе.

Петрович не без труда перелез через борт Арго, спустившись по веревочной лестнице в качающуюся на волнах лодку. Филон сверзился на него сверху, запутавшись в балахоне. Легендарные воды Эллады огласила отборная русская брань, когда Обабков, не стесненный духовным саном, дал понять товарищу о своем присутствии.

Наконец перемещение отяжеленных туманом тел меж судами вполне совершилось, и посланцы осмотрелись вокруг себя, обнаружив в лодке еще троих. В добавление к двум крепким украшенным татуировкой гребцам на корме оказался персонаж неопределенного возраста, в войлочной своей одежде похожий на конус из сложенных юртой ковриков. Лицо его цвета ясеневой доски, было гладким, нос лупился от солнца, агатовые глаза – щелки с нижним припухшим веком – светились непонятным умом. Только они и выдавали живость этого гротескного неподвижно сидящего изваяния. Петрович невольно поежился, чувствуя себя под пытливым взглядом нескладным шестилетним мальчишкой, не умеющим завязывать шнурки.

– Его зовут Ли, – пробасил с борта Геракл. – Наш полковой псец! Очень нужный!

– Летописец, – кто-то поправил сзади, на что герой никак не отреагировал.

– Историограф, – с уважением произнес Филон, рассматривая неморгающий персонаж напротив. – Вещь в походе нужная, не поспоришь. Не по погоде оделся, отец! Кости ломит?

Из-под тяжелых складок на свет показались маленькие аккуратные руки, словно затянутые в пергаментные перчатки, раскрашенные в сиреневую жилку. В одной – дощечка с приколотыми листками и устроенной с угла чернильницей-непроливайкой, в другой – изящное деревянное стило. Изваяние, не глядя на бумагу, споро вывело разлапистый путанный иероглиф, добавив его к столбцу таких же непонятных каракулей. После сего руки снова скрылись под одеждой со всем писарским прикладом, будто и не было их вовсе. Войлочный панцирь теперь казался чем-то цельным, напоминая увенчанную лысиной снарядную гильзу. Ноги в серых полотняных штанах и кожаных стертых туфлях едва показывались из-под балахона. Лицо человека, росту и весу в котором было не больше, чем в отощалом подростке, не выражало буквально ничего. Садится с таким за покерный стол было настоящим безумием.