Наталья Богранд - Сказки бабушки Параски. Ярмарка в Крутоярах

Нонья:Сбёг до свадьбы – митькой звали!

Мать с отцом загоревали:

Дочка бьётся, крик да вой —

Впору в омут головой.

Это точно сделал Дро́бка!

Милован:Вон куды вильнула тропка!

Ты свидетельшей была?

Нет? Дак меньше бы плела,

А то следом сгинешь тоже.

Нонья:Я с чего бы вдруг? О, Боже!

Закую себя в броню

И словца не уроню!

Милован специально напугал жену, чтобы та поменьше трещала с подругами об этом и без того не очень счастливом семействе. Сам-то он не верил в дурацкие наветы. Однако, такая худая слава отпугнула от Вассианы других возможных претендентов на её руку и сердце. Из-за постоянных неудач в личной жизни дочери, грязных слухов и подозрений некогда добродушный, хоть и замкнутый Дробогор превратился в хмурого, раздражительного молчуна, глядевшего на мир исподлобья. Тем не менее, он продолжал ежегодно вывозить дочь на ярмарку, надеясь именно там подыскать ей хоть сколь-нибудь приемлемую партию.

Дробогор:Мож отыщется таков.

Весь что ль свет из дураков?

Спустившись вниз, Дробогор посмотрел, чем были заняты жена и дочь.

Дробогор:Правильно, бери наряд.

Ведь другие там пестрят,

Дак и ты не хуже их.

Даст Бог, сыщется жених!

В это время две вдовушки, Марефа и Евлоха, выпив в аптеке по чашечке какао, дошли до дома сапожника Тырья́на или попросту Ты́ри, которому Марефа собиралась заказать новую обутку. Из-за своей полноты, большого веса и тяжёлой, слегка косолапящей «с приволоком» походки обувь на вдовице буквально «горела». Оставив свою худющую до синевы подружку Евлоху в обществе Тыриной супруги Ивди́ньи, с которой обе дамы были дружны смолоду, как и с её сестрой Фело́ньей, Марефа прошла в мастерскую, где сапожничали Тыря и его сыновья.

Марефа:Сладь удобные сапожки

На мои слоновьи ножки.

Тыря:Прежние уж истоптались?

Марефа:Лишь обтрёпочки остались!

Один из сыновей Тыре быстренько подскочил с места и пододвинул заказчице скамейку, опасаясь, что обычная табуретка, на которую усаживали клиентов, не выдержит веса столь пышной дамы. Расположившись на услужливо предложенной скамье, Марефа вытянула ноги.

Марефа:Ноженьки по полноте

Мерить только в темноте.

Тыря:Для меня, вишь, чем полней,

Тем строка идёт ровней.

А что больше матерьяла?

На расценку б не влияла,

Я бы может возмутился.

Знашь бы как обогатился,

Если б шил на полны ножки!

У иной – как лапки кошки:

Матерьял для сапожкá —

Во, клочок на три стежка!

Ивдинья в это время рассказывала Евлохе о подготовке их младшего сына к свадьбе, объясняя, почему Тыря нынче не едет на ярмарку.

Евлоха:Значит, нонче остаётся?

Ивдинья:Дело ж не само куётся!

Кто б к зиме точил косу?

Тут, вишь, свадьба на носу.

Как случилось зарученье,

Так пошло в дому верченье.

Пусть пропустит хоть годок.

Дел – под самый ободок!

Стройка ж – грохот в доме, дым!

Почивальню молодым

Обустроить надо к сроку.

Коль затеяли мороку,

Хоть разбейся, а успей.

Сын любимый – не репей,

Что случайно зацепился.

Евлоха:Чё-то он поторопился!

Рано женится, поди?

Ивдинья:Ты на возраст не гляди!

Коль ему невмоготу,

Я б стояла на посту,

Карауля чью-то честь?

Нет уж, коли чувства есть,

Пусть венчаются они.

Я же, Боже сохрани,

Не пойду судьбу ломать.

Всё ж не мачеха, а мать!

Так уж повелось в роду у Тыри, что всякий раз, когда ожидалось прибавление в семействе, дом достраивался или надстраивался. Когда Тыря женился на Ивдинье, его отец Мосе́й Честьсла́вович, а для посадцев Чеславыч или Чесич, ибо многие ещё помнили поляка Чесю, значительно расширил жилище. Уже после и сам Тыря перед свадьбой старшего сына тоже надстроил дом, а теперь и для младшенького готовил отдельные апартаменты.

Семья была большая, так как, хвала Господу, пока ещё были живы Тырины родители – дед Мосей и бабушка Евла́сия, но ни Тыря, ни Ивдинья даже думать не хотели, что кто-то из их сыновей захочет отделиться и жить самостоятельно собственным домом. Уж лучше всем вместе уживаться под отчим кровом, пусть даже для этого придётся достраивать родительское гнездо, предусматривая возможность отдельных дополнительных выходов.

Тут к сапожнику заявилась ещё одна клиентка, но уже за готовой обуткой. Это была Янге́лия, супруга Епро́на, одного из братьев-близнецов – владельцев лесопилки.

Так как Тырьян был занят с Марефой, Янгелия уселась с дамами поговорить о своём, наболевшем.

Янгелия:Так на ярмарку хочу —

Вся киплю, аж клокочу!

Муж не едет, я – сиди

Да в окошечко гляди.

Днюет всё на лесопилке.

Ивдинья:Нет растраты для копилки!

Ярмарка полна соблазна.

Янгелия:Ах, там так своеобразно!

Но большая ли затрата?

Евлоха:Пусть спихнул бы всё на брата

Да свозил тебя Епрон,

Коль уж не велик урон.

Брат-то справится один?

Ивдинья:Всяк себе щас господин,

Хоть и общее хозяйство.

Янгелия:Господи, да без зазнайства,

Где работники не лόвки

Братовья́ на распиловке.

Столько пиломатерьяла!

Чё их жадность обуяла?

Всё, глянь, мало! Не сидится!

А жене с чего гордиться?

Не прошусь в Москву аль в Нижний!

Это жизнь? Как лес чекрыжный 2 2 Чекрыжник, чепыжник – мелколесье и кустарник. !

Жалуясь на мужа, Янгелия откровенно важничала, что у их семьи такое доходное дело.

Янгелия:Не могу ведь убедить!

Ивдинья:Ехать всё ж – карман худить,

Коли нечем торговать.

Чё тебе переживать,

А тем паче горевать?

Нешто неча одевать?

Янгелия:Да при чём худить, зорить?

Я хочу ведь сговорить

Съездить, миру поглядеть.

Знамо, есть чего одеть!

Евлоха:Нешто в энтом городишке

Интереснее людишки?

А буквально в это же самое время муж Янгелии Епрон, загрузив на телегу створки новых тёсаных ворот с врезной калиткой, потихоньку вёз их от своей лесопилки, где в столярном цеху они и были великолепно сработаны, к дому заказчика – местного священника батюшки Пилистра́та. Позади Епрона ехал работник также нагруженный гладко отшлифованными столбиками и другим готовым пиломатериалом для установки больших въездных ворот, венчаемых сверху нарядным козырьком.

После того, как проезжие цыгане украли у батюшки Пилистрата дорогущий самовар, причём прямо со стола, стоящего в саду под грушей, он заказал себе добротные ворота, чтобы надёжнее отгородиться от улицы.

Лесопилка находилась за городом, но недалеко. При въезде в Посад Епрон привычно повернул голову в сторону крайнего дома, где жили его родители, и расплылся в улыбке, увидев, что папенька с маменькой, как обычно, восседают на крылечке. Махнув работнику, чтобы тот ехал дальше, Епрон решил на минутку завернуть к родителям, буквально, чтобы «поздоровкаться».