Луиджи Лунари - Швейк в Нью-Йорке. Роман

– О, только не говорите мне, что такое очередь, это мне хорошо известно! – прервал его Швейк, вскакивая. – Я в них столько настоялся по разным поводам, включая покупку хлеба, и знаю, что их надо соблюдать, хотя порой они могут обернуться большой неприятностью, как это случилось с моим другом Адольфом Кокошкой из Праги, вот кто был мастер пролезать в самое начало любой очереди, так вот, однажды он ошибся очередью и оказался мобилизованным в милицию! Так что я рад, что институт очереди работает и здесь тоже, поэтому я буду дисциплинированно ждать своего часа. А пока позвольте заметить: был очень рад знакомству с вами!

Швейк с горячностью пожал руку ошарашенному Хопкинсу, не дав тому времени хоть как-то среагировать на сказанное, и вернулся на место ожидать своей очереди, которая, как на грех, оказалась последней.

Девять часов спустя, когда одна тысяча четыреста одиннадцать беженцев, прибывших на Колумбе , пройдя собеседование, получили доступ в Соединённые Штаты Америки, подошла очередь Швейка, и он решительно приблизился к столу Гарри Хопкинса.

– Очень рад вновь увидеться с вами, мистер… – сказал Швейк, наклонившись, чтобы прочитать фамилию чиновника на бейджике, приколотом к отвороту пиджака. – … мистер Хопкинс. Вот он я!

– Прошу садиться, – отрезал Хопкинс. – Итак, ваше имя?

– Швейк. Йозеф Швейк.

– Вы прибыли из…?

– Из Праги. Чехословакия. Прекрасный город. К сожалению, сильно пострадавший от войны. Войны, как вам известно, не смотрят в лица своим жертвам…

– Итак, вы выбрали свободу…

– Да, мистер!

– … и повернулись спиной к коммунизму, решившись сбежать на Запад?

– Да, мистер!

– Не могли бы вы рассказать об условиях вашей жизни в Праге?

– О, в Праге я чувствовал себя превосходно! Я практически полжизи провёл в нём, посещал городские парки, трактир У чаши …

– Извините, мистер Швейк, – перебил его Хопкинс, – у вас были конфликты с властями?

– Ещё бы! Они пытались убить меня!

– Из-за этого вы сбежали?

– Нет-нет, всё не так, – возразил Швейк. – Они пытались убить меня, когда я пытался вернуться.

– Вернуться куда?

– В Чехословакию.

– Откуда? Где вы были?

– В Австрии.

– Вы сбежали в Австрию?

– Сбежал – слишком сильно сказано, мистер Хопкинс. Скажем так: я пересёк границу бегом… при весьма пикантных обстоятельствах…

– Мистер Швейк, – чётко выговаривая слова, произнёс Хопкинс, который уже начал терять терпение, – объясните мне, как, когда и почему вы покинули коммунистическую Чехословакию!

– С большой охотой, – улыбнулся Шейк и, поудобнее устроившись на стуле и откашлявшись, начал: – Мы, завсегдатаи трактира У чаши и её хозяин, пан Поливец, решили совершить загородное путешествие. Плотно позавтракав, мы отправились по берегу Влтавы в направлении Чешских Будейовиц. И надо же было случиться такому: в какой-то момент мы наткнулись на изгородь из колючей проволоки, которая была натянута между невысокими вышками с прожекторами. Это, должно быть, граница , – предположил пан Бенеш. Если это граница , – сказал пан Поливец, – то за проволокой должна быть Австрия. Надо же, – удивилась пани Ласлачек, – если бы не колючка, никогда в жизни не подумала бы, что это Австрия, там всё, как у нас. И правда, за границей было такое же поле, а метрах в пятидесяти небольшая рощица, каких полно повсюду. И всё же здесь была Чехословакия, а там Австрия! И я рассказал им историю, случившуюся с мясником из Кошице, который контрабандой водил скот через границу с Венгрией… Хотя, думаю, сейчас это ни к месту…

Гарри Хопкинс обернуться к прикреплённому к нему полицейскому, словно ища у него поддержки, но тот, приоткрыв рот, с большим интересом слушал рассказ Швейка.

– Да, так где мы остановились? Ах, да на границе. И вдруг я чувствую, простите за подробности, я чувствую, что мне невмоготу… как хочется по-большому. Я сказал об этом на ухо жене пана Поливца, с которой у меня всегда были доверительные отношения, и она начала смеяться: Уж не хотите вы сделать это прямо здесь, при всех, пан Швейк?. Я могу сделать это там , – говорю я, – вон в той рощице. Но она за границей , говорит пани Поливец. Ну и что, – говорю я, – я сбегаю и вернусь, дело пары минут. И я пролезаю между рядами проволоки, метрах в пятидесяти от одной из вышек, на которой сидит солдат с биноклем и с чем-то вроде пулемёта. Стой!, – орёт он мне. Простите, я на одну минуточку, – кричу я в ответ, – только забегу в ту рощицу и вернусь обратно! Мне показалось неудобным кричать на весь белый свет, зачем мне понадобилось в кусты. А он: Стой!. Наверное, я тоже так кричал бы, будь я на его месте, подумал я, несясь сломя голову к рощице. На бегу обернулся, а он уже размахивает своим пулемётом, но мне было не до того. Добежал до кустов и там, наконец, как говорит мой друг Балоун – большой обжора и ходячая пивная бочка – освободился. И вот, довольный, потому что, как опять говорит тот же Балоун, нет большего удовольствия в мире, чем, с позволения сказать, от души, как бы это сказать, поср… пардон, сходить по нужде. И вот я иду назад, а этот псих с пулемётом, пойди знай, за кого он меня принял, начинает в меня стрелять, да так, что едва не попадает! Вокруг летят комья земли, камни, трава, совсем как в кино. Эй, это же я! – кричу я. – Я тот, который бегал в ту рощицу! Ни хрена! Видимо, он принял меня за контрабандиста или шпиона с Запада! Я обратно в рощицу, спрятался за дерево, и через несколько минут, после такой-то стрельбы, ясное дело, примчались двое австрийских полицейских. Hast du dich befreit? спросили они у меня, что в переводе с немецкого значит: Ты освободился? С чего это вдруг они интересуются моей нуждой, подумал я и ответил: да . И они отвели меня в казарму, где меня засыпали поздравлениями и комплиментами, вогнавшими меня в краску. Мне вовсе не казалось, что я сделал что-то исключительное. Как бы то ни было, они накормили меня горячим бульоном и сосисками, и спросили, не хочу ли я получить политическое убежище. Ладно , – согласился я. – В Праге, когда разбомбили мой дом, я в течение двух лет жил в бомбоубежище, так что могу пожить и в политическом! Но вместо этого меня отвезли в Вену и поселили в гостиницу, а через неделю спросили, не хотел бы я поехать в Соединённые Штаты. Ладно , – сказал я. – Нью-Йорк я никогда не видел, да и Сан-Франциско тоже… Поеду в Соединённые Штаты . И вот он я!

Гарри Хопкинс, слушавший Швейка с открытым ртом, потряс головой, оторвал взгляд от сияющей физиономии Швейка и уставился в лежащий перед ним формуляр. На странице, сразу же после личных данных просителя, стояла графа: Причины, побудившие сделать выбор .