Олег Минкевич - Перезагрузка Карла Петровича. Сборник юмористических произведений

Вернулась Вика, пригрозила разводом и снова ушла. Злится. Но я ей прощаю, она просто не понимает, что такое серийная техника Шёнберга.

Пришёл Хочучян (его вчера выпустили). Я достал скрипку и показал ему, как ловко (хоть и новичок) умею обращаться с этим удивительным инструментом чертей и небожителей. Я сказал, что наши немецкие соседи по заслугам оценили мои старания, и пообещал завтра прийти к нему в шашлычную со скрипкой. Странно, но мне показалось, что Хочучян ушёл быстрее обычного. Наверное, у него дела. Ничего, завтра я сыграю ему то, что не успел сегодня.

День 11-й. Ночью приснился Паганини, отдающий мне поклоны. Было очень лестно и приятно. Надеюсь, что грядущей ночью мне не приснится Сальери.

Вика не хочет со мною разговаривать. Я думаю, это от зависти к моему таланту. Ничего, я стерплю, в жизни художника такие неприятности неизбежны.

Нигде не могу найти Хочучяна, чтобы поиграть ему на скрипке. Шашлычная закрыта, в зоопарке его тоже нет. Подожду, может, сам придёт.

Хочучян так и не пришёл. Надеюсь, у него нет проблем, я обязательно должен его порадовать своей игрой.

Вика продолжает меня не замечать, потому что я совершенствую мастерство. Что за характер? Мне кажется, у неё плохая наследственность, это всё от матери. Надеюсь, наши дети пойдут в меня.

Потянуло на философию, читаю Гегеля и Ницше.

День 12-й. Всю ночь спорил с Гегелем. Под утро, назвав друг друга лапотниками, оборвали прения. Чтобы не разругаться, нашли точки соприкосновения: секуляризированное общество и повышение цен на гречку. Любопытно, что по этим вопросам мне сказал бы Ансельм Кентерберийский?

Хочучян уехал из Волноморска. Говорят, к маме. Жаль. Я сочинил для него лендлер. Вика заявила, что я отнял её лучшие годы. Посоветовавшись с Гегелем, решил не отвечать на такой неприятный и далёкий от справедливости выпад. После обеда примусь изучать партию первой скрипки из фа-минорного квинтета Франка. Я считаю, что Lento, con molto sentimento намного важнее семейных неурядиц.

День 13-й. Завтра возвращаемся в Москву. Пошёл на жертвы, чтобы вернуть спокойствие и расположение супруги: посоветовавшись с Гегелем, продал немцам скрипку. Слышу, уже балуются: серийная техника Шёнберга… Эх… разрывается сердце. Ушёл поезд. И почему я не выбрал развод?

День 14-й. Ночью снились осы в колпаках. Проснулся с головной болью. Перечитал написанное. После седьмого дня – туман, ничего не помню.

Сидим с Викой на дорожку, обнимаемся и вспоминаем Турцию. Хорошо, что портье уволился, в здравом уме я бы никогда не решился вернуть ему ручку.

Записки похищены из сейфа тольяттинского инженера Лаврентия Винтовёртова вместе с чертежами «АвтоВаза». Копии не сохранилось.

Был летний знойный денёк. В растворённые окна московской квартиры запархивал горячий воздух. Далёкие сумрачные облака грозно надвигались на неспокойный город, не знающий передышки и тишины. Ветер, игравший с занавесочным тюлем, доносил издалека предгрозовые ароматы.

Сонечка Милашкина, очаровательная зеленоглазая девушка, подрыгивая светлыми локонами, бодро передвигалась по своей крохотной квартирке, совершая хозяйственные дела. Одна нитка белоснежного жемчуга бережно облегала её тоненькое запястье, другая – красовалась на юношеской шейке; а жемчужные серьги, проникшие в полупрозрачную плоть её ушек, не знали успокоения, подобно непоседливым завитушкам волос.

У Сонечки случилось новоселье: оставив отчий дом, она переехала из шумного столичного района в район шумный. Да, в Москве, как ни повернись, а тишину сыскать трудновато, но всё же чуткому женскому ушку показалось, что городской гомон здесь несколько приглушён.

Молодая хозяйка распаковывала коробки и укладывала предметы по своим местам. Орудуя тряпичным лоскутком, она изящно кружилась в досужем вальсе и что-то напевала. Её хрупкие пальчики аккуратно раскладывали затейливые шкатулочки по полкам девичьего уголка.

Вдали послышался гром грозовых небес, тучи приближались. Только усердная хозяюшка поставила хрустальную вазу в центре стола, как за её спиною раздался незнакомый ей голос:

– Привет!

Сонечка испуганно обернулась, в удивлении ахнула, отпрянула и приложила ручку к губам. В углу на комоде сидел маленький, морщинистый, незнакомый человечек. В его длинной рыжей бороде, свисавшей почти до пояса, болталось несколько сосновых шишек. На нём были холщёвая рубаха с короткими рукавами, куцые зелёные штанишки, из которых высовывались нитки, и небольшая вытянутая шапка, которая спадала набекрень и была ему заведомо мала. Обувка его имела какое-то сродство с крестьянскими лаптями, но просматривались в ней и некие особенности, незнакомые мастерам обувного дела. Светло-голубые глаза человечка с какой-то сладостью и лукавством поглядывали на девушку. Он сидел, болтая короткими ножками, улыбался, раскачивал комод и толстой, но хлипкой ручонкой помахивал Сонечке.

– Чего сторонишься-то? Испугалась, что ли? – сказал человечек.

– Вы кто? – спросила Сонечка, широко раскрыв зелёные глазки.

– Я? Стёпка я, домовик.

– А что вы тут делаете?

– Ясное дело – что. Живу тута я, – ответил человечек, продолжая улыбаться и раскачивать комод.

– Позвольте, а как же я? Я ведь тут тоже живу.

– Верно говоришь, голубушка. Мы оба тута живём. Стало быть, давай ближе знакомиться, а после обживаться начнём. Тебя как зовут-то?

– Соня… но позвольте…

– Вот и познакомились, теперь обживаться давай. Ты не волнуйся, я росточком невелик – тебя не потесню, и не дерзновенен я, покладист, характер – чудо, душа широкая. Так что заживём лучше кота на печке, – сказал домовик, спрыгнул с комода, несмотря на короткость своих ножек, в два прыжка очутился на столе и, достав из-за пазухи букетик благоухающих лесных цветов, заботливо уместил их в хрустальную вазу.

– Это тебе, голуба моя, – сказал домовик, улыбаясь. – Ты, это, сказала б чего, а то стоишь как неродная, молчишь, а у нас тут с тобою всё-таки новоселье, а оно, знаешь ли, каких-то особых мероприятий требует.

– Новоселье у нас? – спросила удивлённая девушка.

– Сонечка, ты вот скажи мне. Ты, стало быть, только въехала сюда, правильно я говорю?

– Правильно.

– Вот. Так и я только сюда въехал, стало быть, у нас новоселье. Жилищное ведомство домовых выделило мне эту квартирку. Старая уж совсем негодна, жить там сложно: сыро, лягушки квакают, комары зудят…

– Лягушки? – спросила Сонечка, пристально всматриваясь в домовика.

– Да-да, есть такие квартиры в Москве, есть, а житья в них нет. Но здесь, я вижу, всё ладненько. Обживёмся с тобой, потом и в жёны тебя возьму.