Олег Минкевич - Перезагрузка Карла Петровича. Сборник юмористических произведений

Гномик вылез из соседнего куста, посмотрел на беснующегося чиновника кровавыми глазками и, покрутив пальцем у виска, сказал:

– Ты дурак? Чего пристал-то ко мне?

– Плюнь, плюнь в меня снова, – вежливо попросил Недокрадов. – Очень нужно. Пойми, я не успел…

– Фрейда на тебя нет, – сказал гномик и, плюнув на землю, скрылся в кустах.

Поникший Недокрадов уселся на скамейку и вздохнул с великой натугой. Через пять минут его мысли оторвались от всего, что связывало его с тёщей. Он снова задумался о госбюджете, о чёрной икре и о вечности.

Тридцать пять лет занимаясь разведением, селекцией и продажей овец, Евлампий Христофорович Кунжутов и предположить не мог, что однажды к нему в руки попадёт живая обезьяна.

Случилось это в воскресенье, когда Евлампий Христофорович был у себя дома и готовился вкушать котлетки из седла селекционного барашка. Они уже лежали на столе и, дымясь, струили искусительный, крылатый дух. Кунжутов вонзил вилку в поджаристую снедь, пустившую по тарелке горячие ручейки маслянистого сока, но вдруг чья-то неучтивая рука нажала на кнопку дверного звонка.

На пороге стояли два здоровенных человека в тёмных очках и строгих костюмах, у обоих были тяжёлые подбородки и подвижные желваки. На руках у одного, держась морщинистыми пальцами за красный деловой галстук амбала, сидел среднего размера шимпанзе, смотревший на Кунжутова взглядом африканской бедности. Он был так печален, будто совсем недавно залпом прослушал все оперы Пуччини.

– Евлампий Кунжутов? – сняв с себя очки, спросил амбал без обезьяны.

– Да, – сказал Кунжутов, стараясь не замечать мольбы обезьяньих глаз.

– Есть важное дельце, – сказал амбал без обезьяны, пряча очки в нагрудный карман пиджака. Не дожидаясь разрешения, оба, не считая шимпанзе, ввалились к Кунжутову в дом.

– Короче, тема такая, – ссаживая с рук шимпанзе, сказал второй амбал. – Через месяц у нашего губернатора юбилей. Мы готовим Филонию Бальтазарычу большой праздник. Будут гости, салаты, открытки, подарки… И эта вот макака тоже пойдёт в подарок. – Он снял с себя очки и душкой постучал по темени обезьяны. – Но тут не всё просто. Надо, чтобы этот предок рода человеческого научился сечь анекдоты. Про Штирлица там, Чапаева, братву… Но не просто сечь, а смеяться. Понимаешь? Анекдотик рассказали, а он лыбится. Бальтазарыч пошутил, а он зубы кажет. Усекаешь?

– Подождите, – растерялся Кунжутов. – Вы что-то путаете. Я овцевод, селекционер, я не могу… Да и затея эта какая-то… её и авантюрной не назовёшь. Это немыслимо…

– Дедуль, ты не боись, за нами не заржавеет. Деньги – не вопрос. Три куска сейчас, семь после работы. И, заметь, не «деревянными». Да ты на своих баранах за год столько не заработаешь, сколько мы тебе за месяц дадим. Я тебе отвечаю, – сказал первый амбал, втягивая носом аромат поостывших котлет.

– Да нет же, вы не понимаете, – горячась, проговорил Кунжутов. – Не в деньгах дело. То, что вы от меня просите, невыполнимо, потому что наука до этого ещё не доросла и в ближайшие годы не приблизится к этому ни на йоту. А мне, как овцеводу, вообще нет никакого интереса до подобных идей, фантастических идей. Извините меня, но это просто какая-то нездоровая блажь, не стоящая внимания серьёзных людей.

– Не кипятись, дедуль. Всё уже придумано, наука подросла, пока ты с баранами возился. – Второй амбал достал из пиджака картонную коробочку, испещрённую азиатскими иероглифами. – Вот, японцы недавно замутили.

– Что это? – спросил Кунжутов, переводя смущённый взгляд с одного губернаторского сторонника на другого.

– У! – как бы ответствуя Евлампию Христофоровичу, выдавила из себя обезьяна.

– Это, дедуля, то, что поможет тебе пробить макаку на ржач, – пояснил первый амбал, протягивая коробочку Кунжутову. – Только вчера с Сикоки привезли.

– Откуда, простите? – Кунжутов напряг слух.

– С Сикоки , – повторил амбал. – Остров такой знаешь, Сикока называется? Вот оттуда и привезли. Самураи постарались. Они, говорят, на морских свинках свою фишку попробовали.

– И что, вы хотите сказать, свинки смеялись? – постучав пальцем по коробочке, несколько испуганно спросил Кунжутов. Ему живо вообразилась японская лаборатория, где среди смеющихся грызунов мечется горстка восторженных, полубезумных учёных.

– Ну тогда бы мы тут не балакали, – сказал второй амбал, доставая из кармана пачку обтянутых резинкой долларов. – Вот задаток. Через месяц получишь ещё. – Пробежав большим пальцем по купюрам, он положил их на коробочку, усеянную иероглифами. Кунжутов от удивления вздрогнул. – Главное, – продолжил амбал, – чтобы макака смеялась. Большего мы от тебя не просим. И помни, для кого делаешь.

– Но я же никогда этого не делал. Как же я разберусь? – Коробочка задрожала в руках Кунжутова, и над пачкой долларов объявилась угроза падения.

– В инструкции всё написано, – придерживая кривоватым мизинцем повисшие на краю деньги, сказал первый амбал. – Месяц, дедуль, месяц. Сделаешь раньше – тебе же лучше.

Кунжутов хотел было возразить (он совершенно не мог понять, почему именно ему, простому сельскому овцеводу, навязана столь необычная работа), но пачка долларов, подрагивавшая перед самым его носом, подсказала, что лучше будет промолчать.

– Хотя бы скажите, как его зовут, – сказал Кунжутов, взяв обезьяну за протянутую к нему руку.

– Черчилль, – в один голос сказали губернаторские клевреты.

Кунжутов грустно посмотрел на обезьяну, не менее грустно смотревшую на него.

«Неужели, – подумалось ему, – эволюция только затем вывела человека в цари природы, чтобы он заставил шимпанзе смеяться над Чапаевым?»

– Звони, если чего надо будет, – сказал первый амбал, вручив Кунжутову визитку.

Амбалы синхронно одели на себя очки и, не простившись с хозяином, покинули его дом.

Евлампием Христофоровичем овладело дурное настроение: ему на голову свалился меланхоличный шимпанзе, а котлеты уже остыли.

– Ну что, Черчилль, давай поглядим, как тебя развеселить, – распечатывая коробочку, сказал Кунжутов.

Внутри оказалось два пакетика с засушенной травой, пакетик с кокосовой стружкой и три запечатанные пробирки, наполненные жидкостями разного цвета: красной, синей и зелёной. Вот, собственно, и все компоненты загадочного средства, которое должно было привить обезьяне чувство юмора. В инструкции к препарату не оказалось ни одного русского слова, там не было и английских – сплошная азиатская тарабарщина.

– Да они смеются надо мной! Вот история! И что же мне, Черчилль, с тобой делать? – спросил Кунжутов, нагнувшись к обезьяне. – Ты бы хоть подсказал, что ли.