Крылов Владимир. - Чёрт красивый

Кстати теперь пару слов про улицу с неверным названием – на которое наверно, и вы обратили внимание: это история случилась ещё за долго до перестройки; ну перепутал спьяну местный художник Федя Кирюхин имя Гагарина с отчеством – когда название улицы на табличке выводил краской, а уж потом лень было переделывать. И как его председатель Казимир Селёдкин тогда не уговаривал переписать табличку – ведь ни в какую не согласился – зараза.

Председатель его даже стращать пытался – что мол уволит с приличной должности если табличку не переделает; но ни в какую, крепкий духом оказался Кирюхин Фёдор.

— Да и увольняйте… — гордо ответил он председателю, — До лампочки!.. Да на этом самом месте – вертел я эту вашу самую табличку!

А на второй день остыл председатель, посмотрел ещё раз на криво прибитую на угол дома дощечку с названием «Улица космонавта Алексея Гагарина», и дал-таки ей добро:

— Да и хуй** с ней, с этой улицей! — произнёс он тогда, и махнул рукой – и словно вдоль по Питерской-Питерской – да пронёсся над землёй... в общем сам за бутылкой в сельпо отправился.

Ну да это пока ещё только прелюдия, а главная наша история уже начинается…

_________________________

*На самом деле Гагарина звали Юрием Алексеевичем – а не на оборот.

**Кстати хочу заранее принести своё извинение перед читателем за встречающиеся здесь в настоящем и будущем несуразные, а под час и не цензурные выражения. Спросите зачем я вообще осмелился такое-эдакое написать?.. Отвечу: просто мне показалось, что этим самым я смогу выразить особый местный колорит. Да и в самом деле – что тут такого, например, в западной литературе это завсегда применялось, и не только в литературе, но и в кино, и ничего – все живы – все здоровы.

Кстати даже такой автор как Юрий Олеша не чурался подобных выражений. «В этом плане нецензурную ругань можно сравнить с медитацией монахов или с боевыми воплями самураев», - говорил он.

Глава 2.

НУ ЧТО ЖЕ, НАЧНЁМ, ПОЖАЛУЙ.

Зимним холодным утром, кажется в среду, примерно часов в десять утра по московскому времени, жительница деревеньки «С приветом» библиотекарь Елизавета Филипповна Кукушкина после традиционного для себя запоя в виду разнесчастной утерянной любви, наконец-таки собралась выйти на работу; тем самым и положила начало данной совершенно загадочной на то истории.

Хотя с перепоя наша дамочка пока ещё не до конца окрепла, и ножки её не твёрдо стояли, однако стремление заработать денежку, уже подгоняло труженицу к великим демократическим свершениям.

Вьюга почитай дней пять как насвистывала в печную трубу, а потому госпожа Кукушкина не зря прихватила с собой метёлку в дорогу; и вот уже сквозь сугробы напрямки, метлою по снегу махнула да в сугроб упала. Естественно вся в снегу перевалялась, однако на работу успела вовремя; потому что, во сколько не приди – всегда вовремя будет; так как никому и дела нет, до этой самой библиотеки, коли читатели давно вымерли, а те что выжили – читать разучились.

Ключ массивный в скважину замка сунула, три раза повернула, и вот уже дверь заскрипела; и вот уже на пороге стоит наша работница, выключателем щёлкает.

— Ух! Ух! — произносит она, натирая прихваченные морозом щёки и обдувая замороженные пальцы.

Первым делом Лизавета Филипповна выхватила из-за стола припрятанную от своего алкоголика мужа Степана Никаноровича начатую бутылку бренди, и разом махнула остаток. Здесь следует отметить что Степан Никанорович был её третьим мужем, и тоже оказался не тем, кого хотелось бы. Ибо оказался таким же забулдоном как и те первые двое; хотя надо признать, что в первое время; дня три – в рот не брал Степан Никанорович… Зато охотно брала она – первые три дня… а потом на четвёртый день он не удержался и взял-таки в рот… а она всё – как отрезало, перестала у него брать…

Чего-то я тут совсем запутался – кто и чего из них брал, и у кого, и главное зачем… Ну если в общих чертах – не повезло ей снова.

И как говориться – не повезёт так не повезёт; ведь Лизавета то любви искала, а не собутыльника – а тут как раз всё наоборот у неё снова получилось.

В общем, за время проживания с алкашами, тоже выпивать начала; по пьянке тех первых и выгнала – правда сначала морду обоим набила. И вот уж с третьим сошлась; думала, что на третий раз будет ей счастье, ведь русские как известно троицу любят: Ан, нет – всё опять повторилось сначала.

— Эх! — махнула она рукой.

Хотя после выпитого бренди ей явно за хорошело: и тогда притопнув ножкой двинулась Лизавета Филипповна в пляс: словно юла закрутилась дамочка вдоль по служебному помещению в обнимку с пустой с бутылкой.

Всё чётче становился шаг, всё размашистей становились движения; и вот уже вальсируя между книжными рядами, наша труженица по переменно начала шлёпать себе по заднице всё той же разгорячённой по ходу метёлкой – что со стороны явно напоминало толи «Танец с саблями», толи просто обыкновенную «Кадриль совхозную».

А когда отхлопалось да от прыгалось, данная тряска по полу замедлилась, да перескочила в последние «Два притопа – три прихлопа».

— Эх! — снова прокричала Лизавета Филипповна, и с этим окончательно притормозила; далее занялась-таки делом – требовалось растопить печь. Приготовленные заранее книги; полное собрание сочинений Льва Николаевича Толстого, быстро пошли в ход. Вырванные из «Войны и мира» страницы неспешно прикурила от спички, и вот уже печка-буржуйка в три затяжки выдохнув из себя клубок едкого дыма, да занялась ярким огоньком.

Надо признать, что Лизавета Филипповна давно уже использовала вместо дров литературу, в виду отсутствия первых; и уже немножко разгрузила полки, что на её взгляд – стало выглядеть гораздо лучше; почитай половину библиотеки уже спалила за этот год.

Когда печь разгорелась, то и правда чуток потеплело: Лизавета, придвинулась поближе к буржуйке, достала из-за пазухи самосад, раскатала бумажку, подпалила лучину, и вот уже с удовольствием прикурила сама.

— И так! — произнесла дамочка, потирая усиленно всё ещё прихваченные морозом ладошки.

Почему-то сегодня припомнилось ей, как в прошлом году заходил к ней в библиотеку почётный деревенский читатель Иван Тарасович Дудко, кстати в книге «Отзывов и предложений» по личной просьбе Лизаветы Филипповны отзыв лестный тогда оставил:

«Хочу бабу!» написал тогда Иван Тарасович в той самой книге.

После чего Лизавете Филипповне пришлось применить силу, чтобы Дудку эту от себя оторвать, да к чёртовой матери отправить, при помощи пинка прижимистого…

А ещё среди закадычных читателей значилась некая старушка Прасковья Тихоновна; почитай ежедневно забегала она в библиотеку, не ради книжек конечно, а ради – просто попиздеть. Кстати прошлый раз с бутылкой красненького на огонёк заглянула, да так и засиделась… Этот на первый взгляд божий одуванчик, сразу же после первой рюмашки превращался в сущую Бабу Ягу – по внешним признакам… и не было у неё остановки; Прасковья Тихоновна обычно пила до полной потери пульса, редкая старушка.