Петер Карваш - Чёрт не дремлет (сборник)

Учитель прошёлся от аквариума до книжного шкафа, рассеянно стёр пыль с верхней полки, взглянул на испачканный указательный палец и подумал: «Рентген… А сколько они за это захотят? Доходы у меня весьма скромные:. — И тут его как громом поразила фантастическая мысль: — А может быть, это не простой рентген?.. Может быть, они только сделают вид, что проверяют лёгкие, а на самом деле с помощью аппарата определят твоё мировоззрение? Читал ли ты «Анти-Дюринг»? Слушаешь ли «Голос Америки». А не старый ли ты реакционер?»

Но и это предположение он отверг.

До вечера учитель ходил по квартире, советовался с портретом Платоиа и окончательно утвердился в решении никуда не ходить и на рентген не соглашаться. Но, укладываясь спать, он вдруг вскочил как ужаленный: «А вдруг, не дай бог, у меня действительно что-нибудь с лёгкими?.. Недавно я покашливал… Или с желудком?.. Мне хотят помочь, а я, как дурак… эх…»

Он не мог уснуть. «Рентген, — размышлял он, — разумное устройство, мудрое, нужное… Но почему так сразу?.. О моём здоровье никто никогда не заботился. Плевать им было на моё здоровье… А сейчас вдруг в больнице вспомнили: как там поживает Ломикар Моцик бывший учитель? Здоров ли? Пригласим-ка его, посмотрим на его печень; Или, быть может, меня кто-нибудь встретил и заметил, что я бледен? А может быть, они и в самом деле хотят проверить всё население? Но кто за это будет платить? Рентабельно ли это при таком множестве здоровых людей? Ведь они этак в трубу вылетят!»

Он до глубокой ночи ворочался в постели. А когда, наконец, уснул, ему приснилось, что два чёрта в белых халатах направляют на него рентгеновские лучи и хихикают: «Он не член профсоюза! Тайно увлекается Шопенгауэром! Мы все знаем, мы видим его до самой печёнки!»

Он проснулся на рассвете и, так как утро вечера мудренее, твёрдо решил: «Ни на какой рентген я не пойду, они меня не запугают! Не подкупят! Не собьют с толку! У меня есть свои принципы».

В пятницу, перед обедом, ему вдруг показалось, что кто-то вышел из лифта и что это, конечно, сотрудники органов госбезопасности, которые пришли насильно отвести его на рентген. Но никто не являлся. И учитель Ломикар Моцик по-прежнему вёл одинокую, холостяцкую жизнь, утешаясь лишь мыслью, что его не провели, что он не попался.

Раза два он, правда, просыпался со смутным чувством, что в сердце у него опухоль, а в лёгких — дыра, нередко у него побаливало справа под рёбрами, но решение не ходить на рентген было окончательным и бесповоротным.

В понедельник после обеда кто-то позвонил. Учитель пошёл открывать с недобрым предчувствием. Его тренированный мозг работал быстрее, чем стареющие руки, и дверь, если можно так выразиться, захлопнулась раньше, чем он успел её отворить. Перед ним на площадке, робко улыбаясь, стоял «агитатор-одиночка».

— Будьте любезны, пан учитель, откройте, — сказал он, — невежливо оставлять человека на лестнице. Так не делают.

В передней молодой человек, укоризненно взглянув на Ломикара, сказал:

— Вы что-то осунулись, пан учитель. По ночам не потеете?

Учитель Моцик резко, насколько это позволили ему шлёпанцы-корабли, повернулся к нему спиной. Очевидно, он совершенно забыл о гостеприимстве и хороших манерах.

Молодой человек минутку постоял, потом потрогал указательным пальцем кончик носа. Некоторые люди в затруднительных случаях делают именно так. Затем он поступил совершенно неожиданно: вежливо простплся и вышел.

Ломикар Моцик, который за всё это время даже рта не раскрыл, возвратился к Платону с чувством победителя. Он надеялся, что весть о поражении агитатора распространится быстро, и остаток жизни он проведёт в покое без всякого рентгена. У него слегка кольнуло в боку, но он не обратил на это внимания.

Однако не прошло и четверти часа, как в передней снова раздался серебристый голосок звонка.

— Кто там? — крикнул учитель.

Стёкла задребезжали, но ответа не последовало.

Учитель живо представил себе, что на площадке стоит ухмыляющийся молодой человек, а рядом два верзилы со смирительной рубашкой или бог весть с чем ещё.

Он покорно отворил дверь. Уступить террору, грубой силе, — нет, это не позор.

На лестничной площадке стояла белокурая, ясноглазая, веснушчатая девушка с круглой мордашкой и острым любопытным носиком. Она очень походила на куклу кустарного производства, но на ней был не национальный наряд, а элегантный, хотя и скромный зелёный костюм.

— Вы, вероятно, ошиблись, — сказал Ломикар, — здесь живу я.

— Я знаю, — мелодично промолвила девушка, — я к вам и пришла. Я агитационная «двойка».

Она не стала выслушивать грамматические комментарии учителя, уселась в кресло, с нескрываемым любопытством оглядела странную комнату, потом уставилась большими глазами на учителя и лукаво усмехнулась.

— Ну, как, учитель, умирать-то ведь не хочется?

— Умирать? — переспросил учитель сдавленным голосом. Он сразу, бог весть почему, вспомнил, что на ногах у него эти проклятые шлёпанцы, на плечах потёртая куртка с пуговицами четырёх сортов и что он небрит.

Он вспотел. Пенсне свалилось с носа и закачалось на чёрном шнуре.

— Умереть теперь было бы очень глупо, — доверительно сообщила девушка учителю, словно открывая ему тайну, — теперь, когда силоновые чулки стоят двадцать три кроны, сбитыми сливками хоть пруд пруди и у нас есть телевидение. Это всё равно, что два часа просидеть у парикмахера в очереди на шестимесячную завивку и вдруг уйти!

Ломикар Моцик пришёл в себя.

— Я не предаюсь плотским и вообще светским наслаждениям, — сказал он и прикрыл рукой свою драгоценную коллекцию волос, словно опасаясь, что они улетят.

— Предаётесь или нет, — ответила девушка, надув губы, — идёмте на рентген. Стыдно, такой большой, а боится!

— Я не боюсь. — Учитель нахмурился и снова стал похож на чернокнижника. — Я не боюсь, но пользуюсь своим правом свободы решений. Я государственный преподаватель на пенсии. — И, будто только сейчас полностью осмыслив этот факт, Ломикар Моцик удивлённо взглянул на посетительницу и, невзирая на то, что она была очень мила, закричал: — И вообще, как вы со мной разговариваете! Аттестат зрелости у вас есть?

Блондиночка обиженно завертела головкой, хотела что-то ответить, но бас Ломикара гремел так, что задрожал плюш на креслах.

— А кто такой был Люций Эмилий Павел, вам известно?! А когда произошла битва при Каннах? А при Сиракузах?

Девушка смотрела на Ломикара так, словно всё более приходила к убеждению, что учителю нужен не рентген, а психиатр.

— Более того, — грохотал Ломикар, — знаете ли т, Кто такие Овидий, Виргилий и Гораций? Не знаете, а отваживаетесь агитировать!

В этот критический момент снова послышался звонок, и появился молодой человек с неуверенной улыбкой — «агитатор-одиночка».