Аркадий Васильев - Понедельник - день тяжелый | Вопросов больше нет (сборник)

Капа! Дрыхнешь?

Копия сохла, накатанная на стекло. Оригинал не спал. Хмель у Якова Михайловича почти прошел, но в голове еще шумело, мысли путались. Он слышал, как сын вернулся с гулянья, с аппетитом пил молоко. А Каблуков все думал:

«Стряпкова в замы не возьму. Прилипчив! Зачем мне торговая сеть? Крутит! Куда бы Соловьиху спихнуть?»

А Анна Тимофеевна, не предполагая, что Каблуков хочет ее спихнуть, спала крепким сном и не слышала, как на цыпочках, держа в руках туфли, в столовую прошла ночевавшая у нее Зойка.

Спала Марья Антоновна. Спал Солодухин. Спал, сладко посапывая, Лыков.

Плохо спалось и бывшему прокурору, ныне защитнику Петру Ивановичу Короткову. Одолевали кошмары. Будто стоит он у киоска и выбирает литературу. А продавец Дарья Павловна — вдова его покойного друга Коли Девочкина, с которым Петр Иванович в свое время поступил не совсем деликатно.

— Посмотрите, Петя, хорошую книжку… Триста полезных советов. Жаль только, не полное издание, нет триста первого совета…

— Какого, позвольте спросить?

— Как выводить пятна с совести…

Не спал дежурный уголовного розыска младший лейтенант Столяров. Происшествий не случилось, в городе было тихо, но спать не полагалось.

В первом часу к Столярову зашла возвращавшаяся от гостей жена. Открыла форточку.

— Накурил ты! Задохнешься.

Посидела. Позвала:

— Пойдем, Саня, домой.

Столяров улыбнулся:

— С удовольствием бы… Служба. Ты иди, Соня, не томись.

Жена обняла дежурного, поцеловала:

— Я бы тебе сказку рассказала…

— Иди, Соня, иди. Войти могут.

— Ну и сиди тут…

Еще раз поцеловала, потрепала за волосы и ушла. Ушла вовремя, потому что дверь дежурки распахнулась и на барьер хлюпнулся толстый гражданин.

— Где начальник?

— Я начальник.

— Самый главный?

— Не совсем главный. Младший лейтенант Столяров слушает. В чем дело?

— Открыться хочу… Понял? Желаю очистить душу.

— Украл или еще что-нибудь?

— Украл, жизнь у себя украл. Не могу больше… Пиши. Только сразу укажи — хочу на поруки!

— Фамилия?

— Кокин.

— Имя?

— Евлампий.

— Отчество?

— Федорыч.

— Место работы?

— Колбасная мастерская.

— Должность?

— Мастер… был мастер, пока одна сволочь меня не вовлекла.

— Много выпили? Извиняюсь, что желаете показать?

— Показать? На, смотри…

Кокин выложил золотые часы, начал бросать на пол пачки денег.

— Смотри! Пиши акт…

Дежурный нажал кнопку. На зов влетел молодой милиционер. Столяров коротко приказал:

— Подбери и пересчитай. Сначала помоги гражданину сесть. Не в себе, видно. Итак, приступим:

«В 00 часов 47 минут 12 июня неизвестный гражданин, назвавшийся Кокиным Е. Ф., явившись в нетрезвом виде, заявил, что желает покаяться, и предварительно выложил из различных карманов… сколько, Шаповалов, он выложил? — семнадцать тысяч шестьсот пятьдесят три рубля и на один рубль двадцать копеек мелкой разменной монеты… При первом допросе гражданин Кокин добровольно показал, что вышеперечисленные деньги…»

Зазвонил телефон, Столяров бодро доложил:

— Слушаю, товарищ начальник. Особых не случилось. Но кое-что есть. Одну минуточку, я подойду к другому аппарату…

Младший лейтенант прошел в смежную комнату, прикрыл дверь. Но все же было слышно:

— Вот так. Куда его девать?.. Отпустить под подписку о явке?.. Лучше задержать? Хорошо. Задержу… В вытрезвитель. Прекрасная мысль. Будет выполнено. Есть!

Кокин задремал и, не сохранив равновесия, свалился со стула. Шаповалов помахал над ним газетой. Но все было напрасно, только муха с кончика носа перелетела на ухо. Очистив душу, колбасный мастер уснул.

Светало.

Случаются дни, когда природа выдает все как по специальному заказу. Небо — нежно-голубое, с розовым оттенком. И словно для того, чтобы подчеркнуть полную его ясность, плывет в вышине маленькое, случайно отбившееся от родной стаи облачко.

Хороша и температура — не жарко и не холодно. Температура, что называется, в самый раз, как по заказу.

Такой именно день выдался в Краюхе в воскресенье.

На рассвете прошла гроза. Омытый ливнем воздух был чист, прозрачен. От лодочной станции до элеватора добрых три километра, а в это утро казалось — протяни руку, и вот он, рядом, можно даже погладить влажную бетонную громадину.

Над Сетью таяли остатки предутреннего тумана. На мокром песчаном берегу отчетливо, как на пластилине, отпечатывались следы.

В такое утро сидеть дома было бы просто грешно, поэтому у лодок спозаранку начали собираться участники прогулки.

Рабочие завода фруктовых вод и безалкогольных напитков подошли со своим духовым оркестром. Дирижировал мастер-квасник Частов. Через несколько минут подкатил грузовик с продукцией завода. Рядом с шофером сидел директор Сизов.

Когда выгружали ящики, из которых торчали головки бутылок с металлическими гофрированными пробками, Сизов легонько покрикивал:

— Поберегай!

Но как только парни со смехом подняли ящик, накрытый сине-белой клетчатой скатертью, Сизов бросился к машине, как чемпион-пловец спешит на помощь утопающему младенцу:

— Осторожно! На руки принимай! На руки. Я сам…

Шаловливый ветерок легкомысленно загнул угол скатерти. Из ящика на мгновение выглянуло горлышко с белой головкой. Один из парней подмигнул Сизову и уважительно сказал:

Заправочный материал.

Подъехал пикап с калорийными булочками, кексами и пирожными. Все свежее, собственного производства. Вскоре подошли и сами кондитеры из артели «Заря».

Артельщики из «Гармонии» пришли с двумя роскошными баянами собственного производства. Один баян нес известный на всю Краюху гармонист Петр Синцов, второй — наладчик Николай Баженов. Оба сели на скамейку, вынули из футляров и бережно поставили на колени переливающиеся перламутровой пластмассой драгоценные инструменты.

Ученик кондитера Яшка Смолин неосмотрительно попросил:

— Рванули бы чего-нибудь повеселее.

Баянисты даже бровью не повели. Недогадливый Яшка назойливо повторил:

— Жалко, что ли?

Петр Синцов попросил Баженова:

— Коля! Рвани его за уши, комара…

Директор Сизов, знавший, видно, характеры баянистов, подошел к ним, чинно поздоровался за руку и с чувством сказал:

— Угостили бы, товарищи, музыкой… Смерть как хочется послушать.

Гармонисты посмотрели друг на друга и с серьезными лицами принялись за работу.

И полился вальс «Амурские волны».

Боже ты мой, как они играли!

Все притихли. Ветерок и тот стих, согнал с Сети последние морщинки и спрятался в камышах.