Аркадий Васильев - Понедельник - день тяжелый | Вопросов больше нет (сборник)

— Недисциплинированный товарищ… Понизил качество. Индивидуалист. Пренебрег общественными обязанностями.

Все это я могла не записывать. Митрофанов перевернул в записной книжке страницу и снисходительно заявил:

— Мог бы быть хорошим парнем. Связался с девчонкой не совсем лестного, извините, поведения. Легкомысленная особа. Точнее сказать, почти тунеядка. Длительное время нигде не работала. Жила, вернее, существовала на не трудовой, извините, доход, если так можно выразиться… Любит шикнуть, одеться покрасивее, — одним словом, плесень… Тянет с парня, а он не выдержал, поддался. Вот, пожалуй, и все, Лидия Михайловна.

— С кем вы разговаривали?

— Со многими. Все в один голос…

— С кем именно?

— Я сказал — со многими. С Телятниковым, с председателем фабкома Бирюзовой. Она дополнила — очень, говорит, шумный парень. Не в мать, та уравновешенная, а этот крикун, требовал, чтобы ребенка вне очереди и ясли взяли. А когда отказали, он скандал затеял…

— Еще с кем говорили?

— Со многими. Телятниковым, с Бирюзовой…

— С кем еще?

— Да вот еще, совсем забыл. С дружинниками. Один Яковлев, другой Володин, Оба и один голос: «Пропал Грохотов. Попал как кур во щи!» Я, естественно, уточнил: «Манкирует?» Отвечают: «Не то слово! Совсем не видим».

— У вас все, товарищ Митрофанов?

Оттого, что я назвала его по фамилии, а не по имени и отчеству, у Митрофанова по лицу пробежало недоумение, даже, пожалуй, испуг, и он торопливо ответил:

— Все, все… Все точно, Лидия Михайловна…

— Хорошо, товарищ Митрофанов. Вы свободны.

Но он не уходил.

— Написать?

— Нет, спасибо…

Он вышел, а я подумала: почему я так устала? День только начался, а я устала. В чем дело?

В дверь постучали.

— Войдите!

На пороге Митрофанов. На лице приятная улыбка, правда, немного растерянная…

— Я забыл сказать… Дополнить можно?

— Говорите.

— Ради объективности хочу сказать. Хорошую характеристику товарищу Грохотову дал мастер цеха…

Он полез за записной книжкой.

— Несмотря на допускаемый товарищем Грохотовым в последнее время брак, он несомненно хороший производственник, проявляет заботу…

— Хорошо, Василий Андреевич…

Я пожалела инструктора, назвала его привычно — по имени и отчеству. И он ушел, видимо, немного успокоенным.

А пожалела ли? Полно, так ли? Может, себя, Лидия Михайловна, пожалела? Может, неумышленно, подсознательно уклонилась от прямого разговора с Митрофановым? Я же не поверила ему? Он ведь не выяснил по-настоящему судьбы Грохотова. Как часто мы говорим в таких случаях о других: «Отнесся формально к серьезному делу, бездушно». А если он прав? И Грохотов действительно такой, каким его видят Телятников и Митрофанов? Голосовали же на собрании многие коммунисты против него? Ошиблись? Они с ним вместе работают, и не первый день. А ты увидела Грохотова только на бюро. И уже решила, вернее, почти решила, что допустила ошибку, и не только сама, а все члены бюро. Правда, не все. Профессор не голосовал, воздержался. И Семен Максимыч, председатель райисполкома, не голосовал…

И чем ты опровергнешь все сказанное Телятниковым? Интуиция, скажешь? Вера в людей? Отставного интенданта тоже в партию когда-то приняли, а он склочником оказался, пьяницей… Нужна не женская доброта, не интуиция, а точное знание человека. А у тебя, товарищ секретарь, даже приблизительного представления об этом парне нет. Понравился? Лицо хорошее, глаза честные, чистые. А какие глаза у заведующего районным отделом народного образования Краева? Открытые, добрые, а сама знаешь, кто он такой, — очковтиратель.

Нужно знать не приблизительно, а точно, «совершенно верно», как говорит Семен Максимович.

А что ты, Лидия Михайловна, сделала, чтобы знать «совершенно верно»? Поручила Митрофанову? Вот он тебе и выяснил, как мог, как умеет. Именно, как умеет. А ты научила его уметь по-иному? Научила? Ну, скажи, товарищ секретарь, скажи сама себе, честно, прямо. Нет, не научила.

Чего же ты хочешь? Ну давай оправдывайся сама перед собой, придумывай причины.

Первое: Митрофанова научить уже нельзя. Он, правда, молодой, но болен. Чем он болен? Давай, секретарь, договаривай… Ну, найди формулировочку. Нашла? Болен невниманием к людям. Так. Болен. А зачем же ты его держишь в аппарате райкома? Да не в аппарате, а па партийной работе. На партийной работе! Вот тебе и первое. Ни второго, ни третьего уже не надо. Сама во всем виновата…

Может быть, давно надо было поговорить с Митрофановым, помочь ему найти настоящее место в жизни. Возможно, из него бы хороший, даже отличный работник вышел.

Разберись, Лидия Михайловна, разберись во всем. Телефонные звонки не главное, заседание — тоже не главное. А в чем же главное? Разберись!

Я полагал, что Грохотов на меня обидится, на бюро райкома я выдал ему по первое число! А он зашел в партком и, как ни в чем не бывало, поздоровался со мной. Я спросил, что ему надо, он ответил, что ему нужен не я, а секретарь партбюро отделочной фабрики Кожухова.

— Ее здесь не было и не будет, — отрезал я.

Но как раз в этот момент вошла Кожухова. И Грохотов ядовито (иначе он не может), в присутствии Кожуховой заявил:

— Вы, как всегда, говорите только правду!

Каков мальчик!

Потом они сидели в «предбаннике» и о чем-то долго разговаривали. Я расслышал, как Кожухова сказала:

— Допустим, со взносами ты, Коля, абсолютно прав…

Она, курица, любит это слово «абсолютно». А потом она

ему еще сказала:

— В партию, Коля, не просятся… В партию принимают достойных.

Не такая уж она курица. Оказывается, и у нее есть характер.

— Поработай, Коля, поработай. Докажи, кто ты есть. Двери партии перед тобой наглухо не захлопнуты. Как почувствуешь себя абсолютно подготовленным — постучись!

Ну вот, завела… Все правильно, но не для этого фрукта. Постучись!

— Я и сейчас подготовлен, товарищ Кожухова… Просто у меня так сложились обстоятельства…

Это Грохотов сказал курице. Получила? Интересно, что она ему ответит?

— Надо уметь, товарищ Грохотов, иногда посмотреть на себя со стороны…

Ай да курица! Нашлась. Молодец…

Вчера заявился инструктор Митрофанов и начал расспрашивать про Грохотова. Я сразу насторожился: он не по своей инициативе интересуется. Он ничего по своей инициативе не делает, у Митрофанова ее просто нет. Может, когда-то была, а сейчас нет.

Ох и не люблю же я, когда кто-нибудь сует нос в мои дела. Правда, от Митрофанова вреда никакого быть не может, его в два счета вокруг пальца обвести ничего не стоит. Ему нужна лишь информация! Ему лишь бы записать в свой «талмуд». Но даже с ним откровенничать расчета нет. Упаси бог, как говорится. Может под такой монастырь подвести — дальше некуда. А мне надо до отчетного собрания усидеть чистеньким, без пятнышка. Если и усижу — быть мне… А где? Вопрос вопросов — где? На партийную работу больше не пойду — хватит. Хлопот много, платят мало. Правда, говорят, почетно. Леший с ним, с почетом. Но вопрос вопросом — куда? Я присмотрелся — чем выше, тем забот меньше. У высших аппарат: знай только нажимай кнопки. А я на кого могу нажимать? На секретарей партбюро? На актив? Попробуй нажми. Хорошо нашей Лидочке — первый секретарь райкома, член Московского Комитета, депутат Моссовета. У нее все: персональная машина, помощник, заведующие отделами, инструкторы — сиди и нажимай на кнопки. Интересно, кто все-таки ее наверху поддерживает? Не может быть, чтобы не было у нее там руки. Есть, наверняка есть, причем здоровущая — ни с того ни с сего первым секретарем столичного райкома не сделают.