Аркадий Васильев - Понедельник - день тяжелый | Вопросов больше нет (сборник)

Это я выдумал, что он развалина. Ничего подобного: высокий, очень красивый, даже элегантный. У него синий берет, и очень идет к его густым седым волосам. Лицо загорелое. Рубашка белоснежная. Ботинки начищены до умопомрачения, блестят, словно галоши. А самое поразительное — улыбка, сердечная и умная. Человек из «Чайки» и ему, очевидно, рассказал что-то смешное, — как он здорово, заразительно смеялся, слегка откинув голову назад.

В аэропорту его, очевидно, хорошо знают. Служащий вынес два больших чемодана и, не спрашивая, безошибочно поставил в багажник его машины. У меня, как хитрый мышонок, проскочила мысль: «Это хорошо: значит, он часто уезжает!»

Он сам сел за руль. Я видел, как некоторые «частники» водят машины, — чуть не лежат на руле, руки, как клешни, ползают по «баранке» в поисках скоростей. Машина, прежде чем пойти, недовольно фыркает и нетерпеливо прыгает, как овчарка на цепи. А он откинулся на спинку сиденья, улыбнулся Тине, что-то сказал ей очень веселое, она засмеялась, и машина плавно, словно шла не по асфальту, а по воде, тронулась, быстро набирая скорость.

А мне досталось старое, потрепанное такси. Я хотел сесть рядом с шофером, но он сказал:

Давай, браток, назад. Эта дверка у меня барахлит…

Сиденье было порвано, на полу стояла лужица, валялись окурки. Я не выдержал и спросил:

— Что это у вас так грязно?

— Последнюю смену езжу, а потом в «капиталку». Жду не дождусь, когда ее, задрыгу, сволоку… Все руки повыдергивала.

Я простоял напротив их дома дотемна. Вдоль тротуара стояли машины, которые я видел на аэродроме. Обычно на этом месте машинам стоять не дают, дворник быстренько спроваживает недогадливых автомобилистов. А эти стояли… Окна их квартиры ярко осветились, но ничего не увидишь — четвертый этаж. Увидел я только «Дульцинею» — вывела пса.

Если бы Тина вышла хотя бы на минутку, я задушил бы ее, растерзал.

Самое страшное началось со мной, когда отъехала последняя машина с высоким худым очкариком — я и его ненавижу — и в окнах погас свет…

Если бы не Толька Румянцев, я бы, наверное, наделал непоправимых глупостей: мог вломиться в дом, мог даже убить его, убить обоих.

Кто-то подошел ко мне сзади, закрыл мне руками глаза и сказал:

— Угадай!

Это оказался Толька Румянцев, живет в нашем же доме. С ним была Зинка Коростылева из третьего подъезда.

— Дежуришь? — спросил Толька. — Ну, ну, дежурь.

Зинка добавила:

— Может, с нами, Красавчик?

Она всегда меня так называет — Красавчик. И мне это даже нравится.

Толька мне не товарищ, не дружок — он просто Толька. И Зинка тоже — просто Зинка. Но я пошел с ними — им тоже было все равно: с ними я или не с ними.

Везде было закрыто, и мы поднялись к Тольке, благо его родители в отъезде. Толька накромсал колбасы, разлил, водку.

— Ну, будьте здоровы! Под столом увидимся!

Зинка отпила глоток и отодвинула рюмку.

— Противно! Не люблю…

Толька с видом заправского пьянчуги заявил:

— Нам больше останется.

Я знаю, что он хорохорился. Он, в общем, хороший парень, работает на заводе имени Лихачева и очень любит свою Зинку.

А я все думал: сейчас, вот сейчас Тина улыбается ему…

Рюмка треснула у меня в руке — я ее раздавил.

Толя прикрикнул:

— Вызову сейчас скорую и отвезу к Кащенко…

Я заплакал.

Зинка ничего не знала о Тине, но, видно, поняла мое состояние.

— Не надо, не пей…

Она взяла меня за руку.

— Пойдем домой, Костя…

Толька удивленно посмотрел на нее. А она свое:

— Идем… Уже поздно, Толя… Мама рассердится.

Мы спускались по лестнице, и она ласково говорила:

— Успокойся, Костя… Это пройдет…

И вдруг я подумал: «Клин клином надо вышибать».

Я обнял Зину, попытался поцеловать. Она вырвалась, помчалась по ступенькам.

— Я вот расскажу Толе, какая ты свинья!

Черт с ней, с Зинкой! Заведу себе какую-нибудь машинисточку или девчонку из магазина. Мало, что ли, их по улице Горького прыгает…

А завел эту психопатку Надьку. Вот уж кому я заливал! Где я с ней познакомился? В кафе «Арарат»? Нет, в шашлычной на Ленинградском шоссе. Помню, я ел сациви…

После встречи на аэродроме я кутил несколько дней. Постою, постою около ее дома, насмотрюсь на подъезд, и в закусочную — один раз по сто или два раза по пятьдесят… Копченую колбасу с бутерброда в зубы, а хлеб к черту, в мусорный ящик… И снова на свой пост…

А потом попал в шашлычную, хватил «три звездочки» и сациви. Вижу — волосы знакомые, золотые, только прическа чуть-чуть другая.

Сидят четыре крали и с ними один сопляк, нахваливает девчонкам чебуреки… Это я все отлично помню, а что дальше произошло — туманно. Как сквозь сон слышу разговор:

— Да брось ты его, Надежда!

— А вдруг с ним несчастье?

— Просто напился, скотина.

— Вы идите, а я с ним посижу… Может, пройдет.

— Попадешь ты с ним в милицию.

Очнулся я на бульваре. Сижу на скамейке, а рядом Надька.

— Полегчало?

А я на нее смотрю — Тина! Правда, не совсем, та поблагороднее, породистее, что ли. Нос потоньше… А если слегка прищуриться — Тина!

— Полегчало?

— Скажите, мадам, как я тут очутился? И простите за наивный вопрос: кто вы?

— Сюда, на эту скамейку, я вас доставила, вместе с моими подружками… Вы совсем были, одним словом — труп! И нам очень не хотелось, чтобы вас уволокли в вытрезвитель…

— А вы что, дружинница? За порядком приставлены следить?

— Я, между прочим, Надя…

— А я Костя…

— Знаю.

— Знаете?

— Ага… Вы, когда к нашему столику подползли, извините, подошли, все говорили: «Ах, Константин, Константин, до чего же дошел, Константин. Из-за кого? Из-за Тоньки…»

— Из-за Тоньки?

— Ага…

— Это я спьяну.

— Плакали вы по-настоящему…

— Давайте бросим этот разговор.

— Мне он тоже неинтересен.

— Поговорим лучше о вас. Как вас зовут?

— А вы, Костя, еще не совсем протрезвели. Я же сказала — Надя.

— Ах, простите. Давайте лучше о вас, Надя. Кто вы такая: жена, вдова или разведенная?

Она хохочет:

— Ни то, и ни се, и ни третье. А вы всех так спрашиваете?

— Всех. И все отвечают.

Она посмотрела на меня очень внимательно и тихонечко сказала:

— Я думала, что вы протрезвеете и человеком станете, а вы…

Встала и пошла. Не могу понять, почему я за ней побежал.

— Надя! Наденька, подождите…

— Ну, что вам?

— Извините меня. Можно, я с вами пойду?

— Частная собственность на землю у нас давно отменена. Бульвар общий.

— Вы где учитесь?

— А почему вы решили, что я учусь?

— По разговору.

— Я работаю. На часовом заводе.

— Инженер?

— Работница. По вечерам, правда, учусь. Всё, будьте здоровы. Я здесь живу.

— Хороший дом.

— Я здесь недавно. До этого в общежитии жила.

— Вы что, одна живете?