Александр Шемионко - Кто в армии служил, тот в цирке не смеется

Утром бабушка, так и не сомкнувшая глаз всю ночь, разбудила ребят, накормила завтраком, перекрестила обоих «на дорожку» и, сказав: «Ну, с Богом, мои милые! Служите!» – закрыла за ними дверь. На улице Саня обернулся и посмотрел на свои окна. В одном из них виднелся силуэт его любимой бабули, которая по русской традиции долго махала им вслед рукой.

Минут через сорок ребята приехали на конечную остановку троллейбуса и направились к расположенной неподалёку воинской части, в которой им и предстояло провести два года своей молодой жизни. Отдав дежурному офицеру, немало удивившемуся тому факту, что они следуют без сопровождающего, свои запечатанные в большой конверт документы, они были препровождены сначала на склад, где получили военную форму, а потом в баню.

Баней в то время громко называлось помещение котельной, там была труба, из которой текла горячая вода. Саню и Виктора подстригли «под ноль», затем они помылись ржавой водой с маленьким кусочком мыла. После этого ребята кое-как натянули на себя то, что называлось армейским обмундированием, и молоденький сержант, судя по говору сельский парень, долго учил их наворачивать портянки, страшно удивляясь, что они этого не умеют.

Затем их привели в так называемый «карантин», где уже были такие же, как и они, стриженные наголо молодые солдатики. Весь день их учили подшивать на гимнастерку подворотнички из белой материи и пришивать к шинелям погоны и нарукавные шевроны, а также ходить строем и «отбиваться» ко сну.

«Отбиться» ко сну значило быстро раздеться и прыгнуть в кровать. После следовала команда «Подъём!», услышав которую надо было быстро спрыгнуть с кровати, надеть форму и встать в строй. После двадцати отбоев и подъёмов их оставили наконец в покое, и Белозёров, положив голову на подушку, сразу отключился.

Проснулся Саня посреди ночи и, взглянув вокруг, покрылся холодным потом. Кругом на кроватях лежали люди в белых рубашках и кальсонах. Кто-то храпел, а кто-то стонал. Было ужасно душно и хотелось пить.

«В медвытрезвитель попал! Что же я завтра скажу на работе? Вот ужас!» – подумал Саня. Но потом, немного придя в себя, он разглядел в темноте солдатские сапоги, военную форму и армейские ремни, аккуратно лежащие на табуретах возле кроватей, и вспомнил всё…

«В армию попал! Нет! Лучше бы в медвытрезвитель!» – простонал он, упав лицом в хиленькую плоскую белую подушку.

Так и началась его армейская жизнь…

После карантина и прохождения курса молодого бойца Белозёров был направлен в четвёртую роту и жутко расстроился, поскольку слышал ранее от старослужащих страшные рассказы про это полковое подразделение. Рота эта считалась лучшей в полку. Но тот, кто не попадал в её ряды, был наисчастливейшим человеком, поскольку отличные показатели роты достигались такой жуткой муштрой, что в полку ходила поговорка: «Лучше попасть в дерьмо или гестапо, чем в четвёртую роту!»

Считалось, что успехами рота была целиком обязана таланту и характеру её командира – капитана Кудряшова, который за эти успехи был даже награждён каким-то хитрым новомодным армейским орденом. Но это было не так. Жизнь в подразделении формировал старшина роты старший прапорщик Коростылёв – вечно хмурый, коренастый, черноволосый хохол с русской фамилией, который практически дневал и ночевал в своём подразделении. А Кудряшов, как говорится, почивал на лаврах.

Белозёров как-то сразу не понравился Коростылёву, поэтому и слышал от него только замечания и постоянные придирки. Даже когда Саня после учебных стрельб из автомата Калашникова вышел на первое место и попал на доску почёта роты в раздел «Лучшие стрелки», их отношения со старшим прапорщиком не только не улучшились, а ещё больше осложнились! Причина этого выяснилась позднее. Коростылёв, видимо, прочитав вместо Саниного чужое личное дело, был уверен, что Белозёров окончил педагогический институт и после армии будет учительствовать. Сам старший прапорщик имел за плечами только среднюю школу и мог, пользуясь служебным положением, вволю поглумиться над «шибко умным» и дерзким на язык Саней.

Как обычно, поставив Белозёрова по стойке «смирно» перед всей ротой, Коростылёв начинал показательно-воспитательное выступление:

– Посмотрите, товарищи солдаты, на ЭТО! И ЭТО сейчас называется солдатом! Дело в том, что потому что! – Коростылёв театрально показывал рукой на Белозёрова. – И ОНО, отслужив положенный срок, уволится в запас и будет учительствовать, то бишь учить наших с вами детей. Дело в том, что потому что! Нет, это надо же было учиться пять лет в высшем учебном заведении, чтобы после этого плохо почистить автомат – сестру вашу! Дело в том, что потому что! Белозёров, три наряда вне очереди!

– Есть три наряда вне очереди! – по уставу отвечал Саня, а про себя думал: «Да если эти сношения и дальше будут продолжаться, наши с вами дети, товарищ прапорщик, у меня обязательно появятся, хоть я и лицо мужь-его полу! Дело в том, что потому что! Сестру вашу так!..»

Прапорщику очень нравилось командовать людьми и измываться над ними. Причина этого была до примитивности проста – дома над ним измывалась жена, строившая его самого по стойке «смирно», а на службе «душила жаба», оттого что ордена и медали за все успехи подразделения получает не он, а командир роты. И от всего этого разросшийся, как забродившее тесто, комплекс неполноценности толкал Коростылёва на необъяснимые поступки.

«Добивали» прапора ещё и изменения в Уставе службы. Раньше, по правилам, когда старшина роты заходил в помещение, дневальный должен был подать команду «Смирно!». Но потом это правило отменили, оставив такую привилегию только командиру. Сначала Коростылёв пытался требовать от подчиненных выполнения команды «Смирно!» в обход приказа, но был отчитан за это командиром части, после чего впал в депрессию и крутой запой. Когда у запойного прапорщика звонил телефон, он хватал трубку и дико орал в неё: «Полковник Коростылёв у аппарата! Прошу меня не беспокоить! Дело в том, что потому что! Мать вашу так!!!» И в один из таких запоев, на его беду, он вдруг услышал в трубке голос командира полка: «Значит, всё-таки полковник? Мать твою так!»

После этих слов несчастный прапор побледнел и моментально протрезвел, а затем отсидел пять дней на гарнизонной гауптвахте, откуда вернулся злее чёрта. Отчего «воспитание» подчинённых ему солдат усилилось втрое! В те дни все мечтали нести службу хоть в полковом свинарнике, а если уж очень посчастливится, то на кухне, чистя немыслимое количество картошки. Только бы подольше не видеть «родного» прапора! Дело в том, что потому что…