Светлана Багдерина - 1001 неприятность

И сейчас, движимый раскаянием, Волк решил осуществить свои давние намерения. Он подошел вразвалочку к костру, у которого, завернувшись в Масдая и уткнувшись носом в коленки сидела невеселая и не такая уже прекрасная Елена, и приземлился рядом [1] Но не очень, чтобы чего не подумала. и задал вопрос, который, по его мнению, должен был помочь разрешить возникшее недопонимание.

– И долго ты еще с нами кататься будешь?

– До первого встречного приличного царя! – выпалила зареванная красавица.

– Чево-ково? – не понял Волк.

Елена смутилась.

– Не подумай, что твое общество мне нравится больше, чем мое – тебе, – немного спокойнее, но намного высокопарнее стала объяснять она свой порыв. – Я жалею о том, что согласилась на великодушное предложение царевича Иона разделить с вами компанию, и я намереваюсь распрощаться с вами сразу же, как только встречу достойного претендента на мою руку и сердце. Я не создана для бродячей жизни, как вы, меня привлекают тихие радости семейной жизни – балы, охоты, пиры, и я не желаю…

– Что… Ты это серьезно? Это правда?

– Да, это правда! Твой белобр… белокурый царевич, безусловно, очень мил, внимателен и красноречив, и я ему многим обязана, но если ты думаешь, что это мой идеал мужчины – ты ошибаешься. Его среди вас нет.

– Ах, нет… – Волк сосредоточенно прищурился и поджал губы. – Значит, даже так…

– Да. Исключительно.

– А знаешь ли ты, боярыня Елена, что слова твои натолкнули меня на одну мысль… В смысле, идею… Правда, она у меня и раньше была… Но сейчас, кажется, из этого может получиться целый план… Только это – секрет!

– Идею?.. План?.. Секрет?..

– Вот именно. Слушай сюда…

К вечеру следующего дня путешественники уже изнывали от жары.

Открывающийся взорам разморенной компании пейзаж безапелляционно наводил на мысль, что мир – это не блин, не шар и не тарелка, как считали некоторые лишенные воображения географы и астрономы, а большой желто-белый бутерброд: снизу – раскаленный янтарный песок, сверху – выбеленное беспощадным солнцем небо, и ничего более во всем Белом Свете.

– Это был первый теплый день? – спросил Волк, задумчиво сбрасывая бурку за буркой с Масдая и меланхолично наблюдая, как они планируют на стаю диких верблюдов.

– Нет. Последний холодный, – удовлетворенно отозвался ковер.

Но так или иначе, перемена в погоде пришла слишком поздно. Иванушка успел заболеть.

Он упорно не хотел признаваться в этом и мужественно терпел и бодрился, но когда в сорокаградусное пекло вечером он рассеянно пожаловался на холод, Серый заподозрил неладное. Утром же, когда ночная прохлада не успела еще раствориться под напором обжигающих лучей раскаленного шатт-аль-шейхского солнца, а царевич уже вяло удивлялся, откуда в такую рань такая жара, худшие опасения Волка подтвердились.

Он осторожно приложился губами к огнедышащему лбу друга и констатировал факт:

– В горах ты простудился, обморозился и, скорее всего, у тебя даже пропадет голос.

– Это был твой прощальный поцелуй? – слабо попытался пошутить Иванушка.

– Не говори глупости. Сейчас мы применим мое кольцо, и через пятнадцать минут ты про свою болячку и думать забудешь. А температуру все нормальные люди меряют только губами. Рука обманет, а губы – самое то. Народная мудрость. Куда там, говоришь, нужно руки приложить?..

Но кольцо не помогало.

Сколько Серый ни старался, ни концентрировался, пыхтя и прищуриваясь – ответного импульса от инготского артефакта он не ощущал.

– Тьфу ты, чтоб тебя… – после пятнадцатой попытки со злостью стряхнул он бессильное кольцо с пальца и принялся снова привязывать на шнурок.

– А что это у тебя такое оригинальное? – заинтересованно протянула руку Елена. – Можно посмотреть? Это старинной работы?

– Это мое, – хмуро буркнул Волк, надевая шнурок себе на шею, как будто это объясняло все. – Ты людей лечить умеешь?

– Вообще-то я царевна, – презрительно фыркнула Елена, пряча руку за спину.

– Понятно, – кивнул Серый. – Значит, никакой пользы от тебя быть не может.

– Сергий! – укоризненно вздохнул Иванушка и закашлялся, – Твой утилитарный подход… предпосылка твоей концепции…

– Чего это он? – испуганным шепотом спросила стеллийка, на всякий случай отодвигаясь от больного подальше.

– Бредить начал, – озабоченно отозвался Волк, забыв на время их распри. – Скорее бы лекаря найти какого-нибудь… Да где же его тут в пустыне возьмешь.

– До Шатт-аль-Шейха полтора дня полета осталось, – вмешался примолкший было Масдай. – А быстрого лету – день. Если погода не испортится, ночью там будем. Остановимся в караван-сарае…

– Чево-о? В каком еще сарае? Че уж сразу не в коровнике-то? – возмутился Волк.

– Это у сулейманов так постоялые дворы называются, – прокашлял со своего ложа царевич.

– А ничего ты не путаешь? – с подозрением переспросил Сергий.

– Я по географии и страноведению одни пятерки получал, – не преминул скромно заметить тот.

– Хотя, лучше было бы, конечно, днем отдыхать, а ночью лететь, – продолжил развивать свою мысль ковер. – Мне-то все равно, а вам, людям, легче было бы.

– Так-то оно так, конечно, – вздохнул Серый, – Да только пораньше надо в город-то попасть. Плохо ведь Иванушке-то нашему!

– Мне не плохо, мне вполне хор… нор… в смысле, бывает и хуже.

– Молчи, тебя не спрашивают.

Если бы у Масдая была голова, он бы ей решительно покачал.

– Раньше – никак. Если только по дороге бедуины попадутся, у них может быть знахарь какой-нибудь, и если…

– Какие бабуины? – опять не понял Сергий.

– Бедуины, я говорю! И если…

– Я буду смотреть вниз, – робко вызвалась добровольцем Елена, чувствовавшая себя виноватой каким-то непонятным образом в нездоровье царевича. – И если увижу каких-нибудь обезьян – сразу крикну. Хотя как они будут лечить царевича Иона, я…

– Бедуины! – раздраженно повторил Масдай.

– Я и говорю, обезь…

– Кочевники, невежи! Кочевники! Люди такие!

– А откуда ты-то все это знаешь? – подивился Иван.

– Ну это же моя родина… – снисходительно хмыкнул ковер. – Я тут все барханы как свои три тысячи кистей когда-то знал. Даже если триста лет пролетаешь по заграницам – дом не забудешь никогда… Помнится, однажды, когда я был еще маленьким ковриком, попали мы с моим хозяином в самый свирепый самум – только саксаул с тамариском, выдранные с корнем, над барханами вились, как тысяча шайтанов … – углубился он в ностальгические воспоминания, плавно набирая высоту.

– Кто-кто-куда? – переспросил у Иванушки Волк настороженным шепотом, не желая выдавать свое дальнейшее невежество перед Масдаем и, что самое главное, перед Еленой Прекрасной.