Сергей Е. Динов - Дальнее небо

Не успел Николай по телефону про здоровье мать спросить, как та про явление Чудотворца заблажила радостно. Зинаида даж растерялась, так на взаправду похоже было. С роду не замечена была старая Глафира в пустых байках-то. Еже ли что говорила, все по совести да по правде.

Посетовала старушка сынку, что Никола Угодник ее не дождался, пока она за Валентиной-то бегала, и пропал.

– Как пропал? – удивился Николай, сын который, по телефону.

– Да так и пропал! – печалилась Глафира. – Стоял у стеночки, седенький такой, нимб зол о тый светился, а как возвернулись в избу с Валентиной, так и след его простыл.

Промолчал Николай, сильно удивился, конечно. Удивление в нем затаилось, но не н а долго. На неделю. Отправили Никитку в первый класс. Дочку Машуню в детский сад Антонина отводила по утрам перед работой, а Николай на субботу-воскресенье опять к матери подался, проведать, стало быть.

На всякий случай, друг его, Николая-то, что работал на секретном заводе, на печатном станке другого прозрачного Чудотворца на плёночке сладил. Денег не взял, по дружбе, значит. Исчез ведь прежний Угодник. Захотелось Николаю вновь мать порадовать, оставить Чудотворца на стеночке в избушке, пусть каждый день старушка святому радуется. Да к тому ж интерес у Николая случился особый: в толк не мог взять инженер, куда ж это первый Угодник на плёночке-то задевался.

Приехал Николай ранним утром, в субботу. Мать-старушка тихие слезы радости пролила. Напоила-накормила сынка своего, к старику Игнату в баньку отвела, напросилась, за пол литра водочки, жгучей, «сельповской».

В телесной и душевной благодати Николай субботу всю и провел, – вспомнить одно удовольствие было. С балагуром Игнатом у речки на бережку посидели, баньку душистую березовыми поленцами протопили. Парились веничками дубовыми до самой до истомы в костях. Николай после парилки в реку у студеного ручья с головой храбро бросился. Выбрался взбодрённым, розовым, как заново народился!

Уснул на диванчике, едва до избушки матери добрел и в горницу заполз. На другой день первым автобусом, семичасовым обратно уезжать надо было, в Петербург, к семье, к вечеру воскресенья поспеть, чтоб в понедельник на секретную работу исправно явиться.

В воскресный день Глафира з а темно поднялась, для внучат ватрушки с черникой в печи принялась готовить. Николай, сын-то, с рассветом тихонько сполз с диванчика да на стену образ Николая Угодника вновь наклеил. Глафира гостинчики собрала, провожать сына к автобусу вышла. Совсем нелишняя чудесная радость у старушки случилась. Вроде и жили, получалось, неподалеку. А за десять лет только вот и навестили раз-второй бабушку.

Уехал сын. Глафира в избу вернулась. В горницу сунулась, глядь, опять Чудотворец стоит, сияющий такой, в лучах солнышка утреннего.

Слезами старушка на радостях облилась, крестилась с порога долго, с полчаса, не меньше, в пояс кланялась да молитвы разные, какие помнила, читала. «Отче наш» не счесть сколько раз сказывала. И вновь, на радостях за Валентиной побежала. Та акафист Угоднику знала, читать по-церковному умела. Глафира-то и с очками, уж почитай, лет пять как не видела толком, все будто перед глазами туманом з а стило.

Возвернулись обе скоренько. Отперли с Валентиной замок на двери… А в горнице Чудотворца как не было, так и нет. Пропал опять. Не дождался. Расстроилась Глафира на этот раз сильно, расслезилась и закручинилась, аж приступ астмы случился. Валентина утешала старушку, как могла. Валерьянку вместе пили. Чаем с ватрушками расстройство душевное закушали, поговорили про разные земные и небесные чудеса. Валентина обещала старушку с собой на автобусе в храм взять, на другое воскресенье. По слабости ног Глафира одна боялась далеко ездить.

В среду сын позвонил, Николай, из Петербурга. Опять фельдшерица за старушкой на край деревни сбегала, к телефону позвала. Опять Глафира попечалилась, что Угодник на минутку явился и пропал.

– Как пропал?! – удивился по телефону Николай во вторый раз.

– Да так и пропал, исчез, – ответила Глафира, – вошла, а он стоит, сиявый такой весь, красивай. Помолилась, за Валентиной побёгла, а он взял и ушел.

– Кто?! – закричал в трубку Николай.

– Никола Чудотворец, Божий Угодник, кто!

– Как ушел?! – возмутился Николай, который сын.

– Да так, взял и ушел… сквозь стенку, видать. Дверь на зам о к-то заперта была. Как явился, так и ушел, – посетовала Глафира. Валентина в медпункте рядом с Зинаидой стояла, обе головами качали от удивления. Не станет бабка так громко врать. Привиделся ей Святой, значит, ей-ей, привиделся. Чудо, стало быть, на деревне случилось. Радоваться надо. И не беда вовсе, что одна Глафира Божьего Угодника увидала, стало быть, достойнее всех того ч у дного явления оказалась. Перекрестились все трое, с молодой фельдшерицей вместе, когда в трубке телефона короткие гудки услышали. Оборвалась связь, ненадежная, сельская.

В воскресенье обе в храм ездили. Валентина и бабушка Глафира. Исповедались сельскому батюшке во грехах своих, причастились. Хорошо обеим на душе стало. Славно и покойно.

До вечера чай в избе у Глафиры пили, помалкивали, на стенку поглядывали, где Угодник хозяйке привиделся.

С закатом солнца Валентина домой засобиралась, да ни с того, ни с сего истово креститься стала, на ту самую стену, где явился Глафире Николай Угодник. Сама бабка-то слаба глазами была, но креститься следом начала.

Валентина широко осеняла себя крестными знамениями, кланялась и радовалась, что узрела на стене как бы тень Чудотворца. Этой самой тени и кланялась.

Так и ушла гостья, предовольная, вроде как явление Угодника тож увидала.

Бабушка Глафира осталась в полном неразумении, отчего Валентина так расчувствовалась, даж всплакнула на прощание.

На утро вторника сын Николай вновь из Петербурга прикатил, как дождь в ясный день, нагрянул. Мать-то рада – радёшенька, что сынок зачастил.

Тут и деревенские к избушке глафириной потянулись. Валентина по всей деревне нашептала про явление Чудотворца. Захотелось народу на чудо глянуть.

Впускали в избу по одному. Валентина каждому тень в рост человеческий на стене показывала, многие крестились, старухи и женщины – молодухи, фельдшерица Зинаида среди них. Мужики недоверчиво хмыкали, хмурились, парни и вовсе на минутку в избу сунулись, в чудо не поверили.

Николай за всем этим странным нашествием людским, молча, с удивлением наблюдал, по сторонам оглядывался. Куда могли оба образа Чудотворца подеваться? В толк не мог взять инженер, оттого слегка нервничал. На иконку матери тайком перекрестился. После ухода гостей наклонился, плетеный половичок на полу поправить да под кровать поневоле заглянул. В темной глубине под деревенской широченной кроватью с железными шарами на спинках, трубочки неприметные лежали, из пленки.