Никандр Алексеев - Охотничьи тропы

Ночью, сидя у костра, я перелистывал записную книжку, куда были внесены выдержки из дневников наблюдателей:

«21 мая голодный медведь съел шкуру медведя, задранного прошлой осенью медведем же».

«На альпийские луга медведь поднимается летом рыть сладковатый корень астрагала. Когда он занят этим делом, к нему легко подойти».

«Найдена молодая маралуха, загрызенная росомахой. В лесу часто встречаются следы росомахи, скрадывающей марала».

«13 июня в урочище Чулюш найдена косуля, разбившаяся насмерть при падении со скалы».

«Близ урочища Чулюш есть солонцы, куда ходят полакомиться косули и даже маралы. Горы настолько крутые, что спугнутые человеком звери нередко падают и разбиваются насмерть».

Вавило Макарович достает из полевой сумки свой дневник и подает мне. Я читаю, когда какие птицы прилетели, когда вывели детей и когда покинули Алтай. Я узнаю, что Телецкое озеро, бедное водоплавающей дичью, посещается лебедями. Каждую осень сюда прилетают лебеди и остаются в тихом заливе до тех пор, пока он не покроется льдом. В прошлом году 11 лебедей жили там до 10 января. Пара лебедей ежегодно гнездится в камышах при устье реки Камги.

Зимой Вавило Макарович поймал кабаргу. Это весьма редкий случай.

— На рассвете я шел по льду залива Камги, — рассказывал он. — Вижу, навстречу мне бегут по дороге двое — один черный, другой светлый. Я догадался, что это рысь за кабаргой гонится, и закричал во весь голос. Рысь сразу бросилась на гору, а кабарга свернула в сторону. На снегу была твердая корка, и кабарга вмиг все ноги изрезала в кровь, тут я и поймал ее. Два дня она жила у меня, а на третий я отвез ее наушникам.

Над нашими головами зашумел старый кедр.

— Полночь, — объявил Вавило Макарович и тут же пояснил. — «Верховка» началась. В осеннее время с полночи до обеда дует «верховка». А снег падает — поднимается «низовка», северный ветер. Такое волненье, что страшно подумать на лодке плыть. И катер тогда не ходит.

— А то еще бывает, — продолжал Вавило Макарович, — ветер Шуурган по названью. Он тоже дует снизу, от Бии. Вода идет стеной, высотой с амбар. Лодку сразу захлещет. И пристать лодке некуда, — скалы вздымаются прямо из воды. Года три назад катер вел снизу карбаз с товаром. На середине захватила непогода. Куда деваться? Надо приставать к берегу. Повернули, где волненье было поменьше. Как трахнуло карбаз о скалы, так и разбило с одного раза.

Особенно бурным озеро бывает в зимнюю пору. В редкую зиму оно покрывается льдом, да и то на какой-нибудь месяц.

— Один раз летом у нас конь выскочил из карбаза на самой середине. Узда была крепкая, повод тоже порвать он не мог, и поплыл рядом с карбазом. Мы начали всеми силами грести скорее к берегу. Глядим, конь сам плыть уже не может, а на поводу тащится, как на буксире. Ну, пристали мы к берегу, вытащили коня на камень. Конь на ноги не встает, — заколел в холодной воде. Развели мы костры со всех сторон, стали отогревать коня. Едва отходили. А медведи, будь они прокляты, по своей доброй воле с берега на берег осенью плавают, им ничего — не мерзнут.

— У медведя сала много, — он теплый.

Мы отошли от костра.

Небо попрежнему было совершенно чистым. По высокому небосклону сверкнула звезда и упала куда-то за лохматые горы на востоке.

— Богатыри закуривают, — сказал мой товарищ. — Раньше алтайцы считали, что все горы — уснувшие богатыри. А когда падали звезды, то говорилось: «Гора горе огонь перебрасывает».

— А еще говорили, что одна гора другой горе зверей в карты проигрывает. Нет белки, значит проиграна.

Вырываясь из узкой долины Чолушмана, холодный южный ветер вечных снегов буйствовал над водой, подымал высокие волны и с шумом кидал их на скалистые берега.

Чем ближе был рассвет, тем сильнее дул ветер. С диким воем проносился он по этой каменной трубе длиной более двухсот километров. Нас услужливо защищали от него скалы и старый кедр.

На рассвете ветер принес нам тонкий, звенящий голос. Казалось, кто-то трубил в медный рожок.

— Марал ревет! — воскликнул Вавило Макарович. — Слушайте, вот опять начинает.

Зверь страстно тянул свою протяжную призывную песню и обрывал ее двумя короткими и слегка приглушенными взревами. Он трубил утреннюю зорю. На соседней горе отозвался более солидный и определенно угрожающий голос.

— Это старый зверь! Сейчас между ними начнется бой из-за маралух.

На западе как бы вспыхнула вершина горы, покрытой лиственичным лесом. То начался не лесной пожар, а солнечный осенний день.

Полумрак исчез из глубоких долин, и дальние горы снова оделись в синюю дымку. На восточной половине озера все еще лежали громоздкие тени гор. Черные волны злобно прыгали на скалы. А под западным берегом высокие серебристые гребни опешили нагнать друг друга.

В полдень утихла «верховна», холодное дыхание вечных снегов. Мы спускались к заливу, где рыбак подымал со дна сети с трепетавшими серебристыми телецкими сигами. В лесу свистели рябчики. С высокого кедра с шумом сорвался глухарь и улетел куда-то на восток. С дерева на дерево прыгала пушистая белка. Мой товарищ сказал ей:

— Не бойся, здесь тебя никто не тронет.

Сели в лодку. Оттолкнулись от берега. Неподвижная вода казалась густой, как хороший деготь. А недалеко за тенью горы начиналась полированная гладь.

Над Алтаем — величественная тишина!

На юг летели лебеди. Стая красивых птиц отражалась, в озере, точно белое перистое облако.

Мы выплыли на середину залива, оглянулись и положили весла, очарованные непередаваемой красотой. В озере лежала блещущая всеми красками гора, и была она еще прекраснее настоящей горы. Казалось, тысячи радуг свились в клубок и упали в сонную воду. Ниже радуг, под водой — голубой небосвод. Наша лодка тихо плыла как бы между двух небес.