Вожди и заговорщики

В 1932 году была принята большая танковая программа, которая, правда, как и все планы пятилетки начала 30-х годов, была

провалена. Тем не менее военно-техническое превосходство над соседями было достигнуто, и Сталин не стал пока менять милость на гнев. Слишком неустойчивой была ситуация.

Миллионные массы двигались из деревни в города, из одних городов - в другие, на стройки пятилетки, в ссылки и концлагеря, обратно домой или в более безопасные места. Между переписями 1926 и 1939 годов городское население выросло на 18,5 млн. человек (на 62,5%), причем только за 1931-1932 годы - на 18,5% 32. По образному выражению Н. Верта, «на какое-то время советское общество превратилось в гигантский «табор кочевников», стало «обществом зыбучих песков». Вдеревне общественные структуры и традиционный уклад были полностью уничтожены. Одновременно оформлялось новое городское население, представленное бурно растущим рабочим классом, почти полностью состоящим из уклоняющихся от коллективизации вчерашних крестьян, новой технической интеллигенцией, сформированной из рабочих и крестьян-выдвиженцев, бурно разросшейся бюрократической прослойкой, и, наконец, властными структурами с еще довольно хрупкой, не сложившейся иерархией чинов, привилегий и высоких должностей» 33.

В 1930-1932 годах партия столкнулась с крупнейшим после 1921 года социальным кризисом. В 1930 и 1932 годы происходили волнения в Новороссийске, Киеве, Одессе, Борисове, Ивановской области. Сталин ответил на бунты не только силой. Была введена новая система распределения по карточкам, где наилучшее снабжение предоставлялось чиновникам и рабочим столиц, а также «ударникам» производства. Но проблема оставалась серьезной - в провинции могли возникнуть очаги восстаний с центрами в небольших городах. Страна оказалась на волосок от новой революции. Но для революции нужно не только отчаяние. Необходимы надежда и уверенность масс в том, что, если свергнуть ненавистную верхушку, страна может удержаться от сползания в хаос. Но имелись ли достаточно опытные люди, способные взять управление страной на себя?

Правые настроения и «дела» спецов

В 1929 году кампания против вредительства, разгоревшаяся еще после Шахтинского дела, перешла в новое качество. ОГПУзапо-дозрило, что за множеством местных вредительских организаций

стоит какой-то центр. Идея, которая казалась вполне логичной людям, прошедшим опыт гражданской войны. Этот центр должен был иметь связи в центральных хозяйственных органах, среди интеллигентской фронды, вырабатывающей для современной России стратегическую альтернативу, и, желательно, среди военных. Такова была гипотеза потенциальной угрозы.

В 1929-1930 годы ОГПУраскрыло несколько групп, работавших в режиме «теневого кабинета»: Промышленную партию (лидеры инженер П. Пальчинский, директор теплотехнического института профессор Л. Рамзин, зампред производственного отдела Госплана, профессор И. Калинников и др.; Союзное бюро РСДРП (меньшевиков) во главе с членом коллегии Госплана В. Громаном и Н. Сухановым; Трудовую крестьянскую партию (лидеры - ученые-аграрники Н. Кондратьев, А. Чаянов, П. Маслов, Л. Юровский); группу ученых-гуманитариев Академии наук во главе с академиками С. Платоновым и Е. Тарле; организацию военных специалистов; многочисленные группы вредителей в отраслях народного хозяйства (военная промышленность, снабжение мясом и др.). Еще до суда по стране шли демонстрации с лозунгом «Расстрелять!». На суде обвиняемые занимались самобичеванием, признавая свою вину. Но не все дела были доведены до суда, не во всех обвиняемых сталинское руководство было «уверено»Б

Общество не видело ничего невероятного в том, что бывшие члены оппозиционных партий продолжили свою борьбу в подполье. Даже после разоблачения методов, которыми готовились процессы 1936-1938 годов, «заговоры» начала тридцатых долгое время считались «подлинными». Итолько в 90-е годы ситуация изменилась.

Сегодня считать «заговорщиками» людей, осужденных на процессах 1930-1931 гг., принято считать таким же «кощунством», как и на процессах 1937-1938 гг.

Решающим основанием для отрицания достоверности показаний меньшевиков, да и участников других групп, является письмо одного из обвиненных на процессе - М.П. Якубовича, направленное в мае 1967 года Генеральному прокурору СССР, в котором он рассказал о методах следствия.

Якубович утверждал, что «никакого «Союзного бюро меньшевиков» не существовало». Показания Якубовича и ряда других меньшевиков и эсеров были получены в результате физического воздействия: избиений, удушений, отправки в карцер в холодную или жаркую погоду, лишения сна. Якубович утверждал, что дольше всех

держались он и А. Гинзбург, даже пытались покончить с собой. Итолько узнав, что все уже сдались, а также под воздействием пытки бессонницей, Якубович стал давать нужные показания 34. Утверждение Якубовича о том, что он сдался последним, не совсем точно: Якубович и Гинзбург «сломались» в декабре 1930 года и сразу стали давать показания в соответствии со сценарием следствия, в то время как один из основных обвиняемых - Суханов в декабре еще давал показания, противоречившие разработкам ОГПУ.

По утверждению Якубовича, наиболее активно из меньшевиков со следствием сотрудничали В. Громан и К. Петунин, которым обещали скорую реабилитацию. Громана следователи к тому же подпаивали (в 1937-1938 годах этот метод парализации воли, возможно, применялся также к склонному выпить А. Рыкову). После окончания процесса Громан восклицал: «Обманули! Обманули!» 35Авот с Рамзиным, который не кричал об обмане, вышло по-другому: он получил работу и реабилитацию, а впоследствии и Государственную премию. Петунин помог следствию разработать классическую схему меньшевистского заговора, в которой члены организации красиво распределялись между ведомствами. Но потом под давлением показаний меньшевиков эту схему придется изменить, сквозь нее проступит какая-то другая реальностьБ

Якубович утверждал, что следствие не было заинтересовано в выяснении истины. Во-первых, обвиняемый В. Иков действительно находился в связи с заграничной делегацией РСДРП, вел переписку и возглавлял «Московское бюро РСДРП», однако о своих истинных связях ничего не сообщил. Во-вторых, получив от следователя А. Наседкина очередные показания, которые нужно было подписать, Якубович воскликнул: «Но поймите, что этого никогда не было, и не могло быть». На это следователь ответил: «Я знаю, что не было, но «Москва» требует». В-третьих, работа специалистов проходила под бдительным контролем таких руководителей, как Дзержинский, Микоян и др. Вих компрометации Сталин не был заинтересован. Тем не менее они после придирчивого анализа предложений спецов утверждали их. Опровергая свое вредительство, Якубович задает вопрос: «Что же, все были слепы, кроме меня?» 36Действительно, признания во вредительстве без конкретных актов диверсий и террора - явный признак фальсификации. В-четвертых, арестованный за взяточничество М. Тейтельбаум сам попросился у следователей в «Союзное бюро», чтобы умереть не как уголовник, а как «политический». Показания Тейтельбаума о