Вожди и заговорщики

Интеллектуальные штабы бывших фракционеров Сталин предпочитал уничтожать по очереди. Вянваре 1937 года прошел процесс «Параллельного антисоветского троцкистского центра» (Ю. Пятаков, Г. Сокольников, К. Радек, Л. Серебряков, Н. Мура-лов, Я. Дробнис и др.). По справедливому замечанию О. В. Хлев-нюка, «фактически это был суд над НКТП» (Наркоматом тяжелой промышленности), то есть ведомством члена Политбюро С. Ор-джоникидзе 99. Но не только. Процесс был рассчитан на достижение более широких целей.

Чудовищными были и политические обвинения в злодейских планах, которые, по утверждению подсудимых, «вынашивали» троцкисты и лично Троцкий: расчленение СССР в пользу соседних государств. Пятаков так излагал планы левой оппозиции: «Что касается войны, то и об этом Троцкий сообщил весьма отчетли-воб В этой войне неминуемо поражение «сталинского государ-

ства»Б Поражение в войне означает крушение сталинского режима, и именно поэтому Троцкий настаивает на создании ячеек, на расширении связей среди командного состава» 100. Однако в этих планах не было ничего невероятного - это была всего лишь калька с истории 1917-1922 годов, включая путь большевиков к власти, Брестский мир, создание Дальневосточной республики. Еще в 1927 году Троцкий упоминал, что в случае войны к власти в СССР может прийти более решительное руководство, чем Сталин, подобно Клемансо во Франции во время Первой мировой войны. Обсуждая перспективы своего прихода к власти в случае военного поражения Сталина, левые коммунисты могли упоминать свой революционный опыт. Следствию, «выудившему» такие неосторожные упоминания, оставалось только поставить их в центр признаний «разоружившихся перед партией» оппозиционеров.

Новые неприятности обрушились на Бухарина - подследственные Сосновский и Куликов в это время на очной ставке напоминали Бухарину разговор начала 30-х годов, где тот признавал правомерность терактов.

Процесс «параллельного центра» был призван скомпрометировать саму идею террора, который в 1934-1936 годах вызывал не только возмущение, но и одобрение «озлобленных элементов». Нужно было показать оппозицию как действительно антинародную силу, острие подрывной деятельности которой направлено непосредственно против масс. Сенсацией процесса стали признания обвиняемых во вредительстве. Впервые обвинения строились на голом месте: абсолютно нетипичный для коммунистов того времени метод политической борьбы был выдвинут на первый план. «Для того чтобы напакостить и навредить,- говорил Сталин,- для этого вовсе не требуется большое количество людей. Чтобы построить Днепрострой, надо пустить в ход десятки тысяч рабочих. Ачтобы его взорвать, для этого требуется, может быть несколько десятков человек, не больше» 101.

Была еще одна причина сосредоточения внимания следствия на вредительстве: после расстрела Зиновьева и Каменева нужна была новая стартовая площадка. Таковой стал врыв на шахте в Кузбассе 23 сентября 1936 года. Поскольку аварии время от времени случались, то принято стало обвинять виновных не в халатности, а во вредительстве. Если раньше вредительство считалось прерогативой буржуазных спецов, то теперь ответственность за технические провалы должна была взять на себя левая оппозиция.

Вноябре 1936 года в Новосибирске прошел первый процесс троц-кистов-‹вредителей›. Перед расстрелом кузбасские «вредители» назвали имена известных троцкистов Пятакова и Муралова.

Оказавшись под подозрением, Пятаков и Радек пытались умолить Сталина и других лидеров партии поверить в их невиновность и готовность «умереть за Сталина». Аэто было как раз то, что нужно. Эти люди могли убедительно скомпрометировать Троцкого. Чтобы «уломать» старых троцкистов, понадобилось от двух до семи месяцев. И снова встает вопрос: почему они согласились клеветать на себя?

Особенно тяжкие преступления брали на себя «пешки», которые могли быть привлечены за шпионаж или уголовные преступления, и согласились сыграть в «политиков». Они могли взять на себя признания в непосредственной организации вредительства, оставив политикам политическое руководство. Но все равно признания и на втором процессе казались чудовищными даже для троцкистов.

«Заочно обвиняемый» Троцкий полагал: «Все это капитулянты, люди, каявшиеся по несколько разе утратившие в этих покаяниях цель, смысл жизни, уважение к себеБ В течение лет этих внутренне опустошенных, деморализованных, издерганных экс-революционеров держали между жизнью и смертью» 102. В этой версии тоже не все так ясно. Угроза жизни известных троцкистов возникла только в 1935 году, но «каялись» они в 1928-1933 годах. Они каялись не потому, что боялись за жизнь, а потому что не видели себя вне партии. Но из раскаявшихся (причем неискренне) оппозиционеров далеко не все согласились участвовать в открытых процессах. Вспомним А. Смирнова, С. Сырцова, А. Шляпникова и др. Их «сломать» не удалось. Многие лица, упоминавшиеся на процессах, на скамью подсудимых не попали и были расстреляны «в рабочем порядке».

«Капитулянтство» перед Сталиным как предпосылка для признания вины не объясняет и саморазоблачений военных, прежде не каявшихся в политических грехах.

Пытки? Но показания, данные под пытками, можно опровергнуть на процессе (в 1938 году такой удар по сталинскому шоу нанес Крестинский). Шантаж судьбой родственников? Этот метод не всегда годится для политиков, для которых общественное важнее семейного. Пятаков, например, обличал собственную жену, заподозренную в троцкизме. Важнейшая ставка политика в условиях

жесткой борьбы, быстро меняющейся политической ситуации - сохранение себе жизни, чтобы при возможных переменах в руководстве или его курсе вновь вернуться во власть.

После дела Зиновьева и Каменева верить в сохранение жизни подследственных было трудно. Но у Сталина были аргументы, чтобы доказать: ситуация изменилась. Ягода отстранен. Пятаков не знал, что его предшественник на скамье подсудимых Зиновьев также невиновен, как Зиновьев не знал, что обвиняемый по делу Кирова Котолынов невиновен в терроре. Но Пятаков и Радек знали, что они невиновны в диверсиях. Ипрекрасно понимали, что и Сталину это известно. Так зачем их расстреливать?

Сталин уничтожал тех противников, кого считал «не разоружившимися перед партией», то есть готовых интеллектуально поддержать послесталинский режим.

Соревнование за жизнь Радек и Сокольников выиграли. Правда, до «решающих событий» все равно не дожили (но если бы Сталин был отстранен от власти в середине 1937 года, то Сокольников пригодился бы как опытный финансист).

Дольше всех сопротивлялся Муралов, но и он в конце концов убедил себя: «Да подчинится мой личный интерес интересам того государства, за которое я боролся в течение двадцати трех лет» 103, и согласился действовать по плану следствия. Асам этот план, схему троцкистского подполья и его политические цели, разработал Ра-дек. Человек, склонный к авантюре, к большой игре (сколь бы аморальной и опасной она ни была), он увлекся этим важным делом. Возможно, он был вполне искренен, когда писал за три дня до процесса: «Я никогда не чувствовал себя так связанным с делом пролетариата, как теперь» 104.