А.К. Горшков - Кавказская Голгофа - Горшков А.К.

Так протоиерей Петр Сухоносов не прекращал свою благотворительность даже в условиях реальной опасности для его жизни.

«В Ингушетии по милости Божией сносно, тихо, – рассказывает Батюшка в письме о своей жизни. – В Грозном – сами знаете по телевидению. Ассиновская так и страдает, неопределенная между Ингушетией и Чечней... В Ассиновке больших боев не было, неделю назад проехал я треть села, разрушений не видел, поехал туда отец Петр Троицкий (который впоследствии тоже станет жертвой похищения террористами почти одновременно с протоиереем Петром Сухоносовым – А. Г.). Да, в Грозный пока нет дороги от нас».

Из письма в Ставрополь протодиакону Димитрию: «Обстановка у нас пока тихая, но пресса пугает, как Вы слышите. В Ассиновке войска стоят. Залпы до нас слышатся. Что дальше? Один Господь знает. Отец Петр Троицкий служит там...»

Батюшка глубоко уважал настоятеля храма в станице Троицкой отца Петра Макарова, называя его «Троицким» – наверное, так же по-простому, как себя – «Петром Слепцовским». Он искренно восхищается его верою, скромностью, смирением, незлобием и мужеством, ибо служение православного священника в тех краях всегда требовало немалого мужества, а в период начавшейся новой кавказской войны – мужества особого.

«Как мы живем? – пишет отец Петр Сухоносов своему однокурснику Михаилу Васильевичу Толмачеву (по каким-то причинам он не принял сан после завершения учебы в семинарии, но Батюшка искал его и совершенно неожиданно нашел незадолго до трагедии – А. Г.). – О мне что говорить, ведь я здесь старожил. А вот интересно, как у нас здесь рядом 3–5 км в станице Троицкой живет священник чуть постарше нас. Совершенно одинокий. Открыли там службу в 1990 году, отдали школу под храм, теперь домик рядом, он там живет, 4 комнатки одному. Русских, как написали в газете, осталось всего 1120 душ, ну а сколько богомольцев – понятно. Еще он ездит в другую станицу, там тоже не больше. Певчие, псаломщица покинули его – и все. Я не представляю, как это можно. А он служит себе спокойно, как будто лучшего он и не знает. А перед ним два молодых не выдержали. В Ассиновке – в другой станице – построил храм молодой иеромонах, но тоже убежал, сейчас там другой, но больной... И такое удивление! Как знал Владыка Гедеон, кого сюда надо! А имя этого святого священника – так скажу – иерей Петр. Фамилию не знаю, а сам он приехал из Ставрополья, Петровского района, село Сухой Буйволы. Вот есть какие...»

С уважением и теплотой пишет Батюшка о своем собрате из станицы Троицкой – отце Петре Макарове – и в других письмах: «Отец Петр в Троицкой, мы теперь спокойны за священнослужителей. Ассиновские заботятся о приобретении иконостаса»; «Теперь Ингушетия в моем попечении, а не отца П. Нецветаева. В Ассиновской больной... Не знаю, что и будет. В Троицкой отец Петр – прекрасный молитвенничек, наверное, будем посылать его в Ассиновскую...»

Отец Петр тяжело переживал трагедию, пришедшую в край. Прожив тут много лет в большой и дружной многонациональной семье, он оплакивал страдания всех, кого война в одночасье сделала обездоленными, разоренными, голодными и холодными, осиротевшими. Он силился понять причины, ожесточившие сердца людей, еще вчера живших в мире и согласии, находивших общий язык, вместе растивших детей, питавшихся одним хлебом, дышавших одним воздухом. Батюшка мучительно пытался осмыслить логику новой кавказской войны. Он видел, как ее пожар, начавшись с небольших локальных конфликтов в Закавказье, уже перекинулся через Большой Кавказский хребет и с каждым днем угрожал охватить весь кавказский регион. Станица Орджоникидзевская превратилась в транзитный пункт на пути следования не только российских войск, но и многочисленных миротворческих миссий, международных наблюдателей, представителей пацифистских организаций, журналистов, обозревателей, народных депутатов, политологов, а также посредников, занимавшихся обменом военнопленных. Не было дня, чтобы в «Слепцовке» не останавливались родители, приехавшие сюда в поисках своих пропавших без вести детей. 1994–1996 гг. превзошли по своей трагичности десять лет бесславной брежневской авантюры в Афганистане. Бодрые обещания бездарного генерала Грачева решить чеченскую проблему «силами двух парашютно-десантных полков» никак не вязались с огромными потерями российских войск. Эти потери превзошли самые мрачные прогнозы и скорбную статистику всех утрат России на чужбине.

Осенью 1994 года, в начале боевых полномасштабных действий официальные власти организовали на федеральной трассе вблизи поворота на станицу Орджоникидзевскую митинг-встречу передовым армейским подразделениям. Мероприятию постарались придать характерную для того времени помпезность. Пригласили и протоиерея Петра Сухоносова, чтобы он сказал воинам напутственное слово и благословил их.

«Я шел туда и не знал, что говорить и на что благословлять, – вспоминал потом Батюшка. – Передо мной стояли совсем молодые солдаты и их командиры, и мне казалось, что никто из них не осознавал сути происходящего. Мне предоставили слово, но я лишь мог пожелать, чтобы Господь их всех сохранил от смерти. Помолившись так, я осенил их крестом».

В постоянных трудах и молитвах Батюшка мало интересовался политикой: на это у него просто не хватало времени. Тем более он не вникал в политические спекуляции и трескотню, которыми в те годы была окружена военная операция в Чечне. Но как опытный духовный пастырь и искренний патриот, отец Петр чувствовал, что Родина тяжело больна. Он ясно видел и осознавал, что Чечня – это лишь очередная проба испытать матушку-Русь и ее православный народ на прочность. Как мы – выдержим, выстоим? Или еще ниже согнемся под ярмом иуд и негодяев, отдавших нашу святую землю на разграбление и поругание, раболепно упадем им в ноги?

Понимал Батюшка и другое: помочь Родине он лично может только молитвой. Не деньгами, не добровольцами, не оружием, а именно молитвой перед ликом Спасителя и Пресвятой Богородицы, перед святыми мучениками и всеми святыми, чтобы они отвели беду и спасли край от «нашествия иноплеменных», дальнейшего разрастания междоусобной брани и кровопролития.

Поздним вечером весной 1996 года мы сидели с отцом Петром в его келлии и разговаривали. Ставни окон были плотно закрыты, в комнатке горела лишь одна маленькая лампочка. Было слышно, как в направлении соседнего Бамута «работала» тяжелая артиллерия и фронтовая авиация. Все живое в тех местах, казалось, было давно уничтожено: не только люди, но и природа. А боевики оставались живы и яростно сопротивлялись, зарывшись глубоко под землей в ракетные шахты.

Перед батюшкой лежал листок бумаги. Это было стихотворение. Отец Петр взял листок и прочитал несколько строчек: