Светлана Талан - Надеюсь и люблю

— И не было?

— Был, — вмешалась в разговор старуха, устраиваясь рядом со мной. От нее так разило давно немытым телом и перегаром, что меня чуть не стошнило. — Был у нас Вовчик.

— У нас? — скривил беззубый рот старик. — Это у тебя был, а не у нас. Эту суку перетаскала вся деревня, а она мне твердит, что он мой сын!

— Твой! — Старуха стукнула по столу худеньким грязным кулачком. — Мать всегда знает, кто отец ребенка. Правильно я говорю?

— Правильно, — ответила я, стараясь не дышать через нос. — Так где же сейчас ваш сын?

— Он, скотина, жрал, как свинья. Все подряд. Не ребенок, а тварь! — пробормотал недовольно старик.

— Не бреши! — цыкнула на него старуха. — У Вовчика был хороший аппетит! Это ты тварь!

— Так где же он? — повторила я вопрос.

— Хрен его знает, где он. Надеюсь, что подох, этот твой выродок! — прокричал хриплым голосом старик, обращаясь к жене.

— Сам ты выродок! — ткнула его кулаком в плечо старуха. — Да хрен с ним, с этим Вовчиком. Умер — значит умер. Такова его судьба! Давайте лучше выпьем! Мы, люди деревенские, очень гос-те-при-при-при-имные!

— Идем отсюда! — Володя грубо схватил меня за руку и потащил к выходу.

— Куда же вы? А выпить за приезд? — услышали мы доносящийся из дома голос старухи. — Брезгуете?!

— Едем отсюда быстрее! — сказал чрезвычайно взволнованный Володя, захлопывая дверцу машины.

Мне показалось, что в его глазах блестели слезы.

«Хаммер» бесшумно скользил по ровной асфальтированной дороге. Я все увереннее чувствовала себя за рулем. Достаточно было сделать один маленький шаг, чтобы страх перед вождением автомобиля, столько лет сидевший внутри, покинул меня. По обочинам дороги мелькали стройные тополя с первыми зелеными, трепещущими на ветру листьями. Казалось, они тоже радовались моей победе. Но в то же время я находилась в состоянии шока от увиденного. Боковым зрением я заметила, что мой муж бледен, его губы плотно сжаты, скулы нервно двигаются. Я не знала, что лучше в данной ситуации: поговорить с ним или промолчать. Поразмыслив, я решила дать ему возможность прийти в себя.

У меня перед глазами стоял жуткий, замусоленный деревянный стол с остатками веревки. И мое детство, которое я до сих пор считала довольно суровым, показалось мне раем. Да, я не имела тех игрушек, которые хотела. Родители покупали мне только то, что, по их мнению, способствовало моему развитию. Это были кубики, мозаика, пазлы, раскраски, книги. Пусть даже так! Пусть ненавистные мне кубики вместо куклы Барби с ее сказочным домиком, но не деревянные чурки! Вовчик, Пупсик… Теперь мне было ясно, почему Володя не любил этих слов. На его месте я бы тоже их не любила. Но самое дикое в этой истории то, что спустя столько лет ничего не изменилось. Ужасно и то, что этим людям была совершенно безразлична судьба собственного сына. Им было просто все равно, жив он или умер… Все равно… Черствые, дикие, аморальные существа. Наверное, Володя хотел увидеть, как они сожалеют о потере сына, а получилось наоборот…

Молчание становилось тягостным, и спустя некоторое время я решила разрядить обстановку и побеседовать с мужем на отвлеченные темы. Зная, что он никогда не начинает разговор первым, я подумала, что надо бы его о чем-то спросить.

— Володя, а у Палыча нет своего жилья? — начала я издалека, хотя прекрасно знала ответ на свой вопрос.

— Нет, он снимает дом, — ответил муж хриплым, чужим голосом.

— А раньше было?

— Да.

— Где же оно делось?

— Палыч его продал.

— Зачем?

— Нужны были деньги на лечение жены.

— И сейчас он не может купить себе хотя бы маленькую квартирку?

— Не хочет, наверное.

— Почему?

— Не хочет жить там один, без жены.

— А что с ней? Где она?

— В психиатрической больнице.

— В психушке?! — Я удивилась, и мой вопрос прозвучал слишком эмоционально.

— В психиатрической больнице, — сдерживая себя и чеканя каждое слово, повторил Володя.

— Прости. Она там давно? — мягко спросила я.

— Давно, — прозвучал лаконичный ответ.

— Она же не все время там находилась?

— Нет.

— У них нет детей?

— Уже нет.

— Значит, были?

— Был. Сын.

— Он умер?

— Да.

— После этого жена Палыча и попала в больницу?

— Она считает, что виновата в смерти собственного ребенка! — неожиданно громко сказал Володя, и я вздрогнула. — У них долго не было детей, и жена Палыча была уже на грани помешательства. Когда ей было под сорок, небеса смилостивились и она родила сына.

— Он болел?

— Нет! Он был здоров. Но она была очень слаба и морально истощена. У нее немели и дрожали руки, но эта женщина не захотела поправить свое здоровье. Она боялась, понимаешь, боялась расстаться с ребенком хотя бы на миг!

Я видела, что Володя вот-вот взорвется, но мне хотелось узнать, что все-таки случилось с сыном Палыча. Сделав паузу, я продолжила задавать вопросы:

— Наверное, они были счастливы?

— Вот именно, счастливы, — горько усмехнулся Володя, наверное, вспомнив о своих родителях. — Но их счастье длилось недолго. Однажды бедная женщина была дома одна с ребенком. Мальчик капризничал и не спал, но надо было сварить ему кашу. Она взяла младенца на руки и пошла с ним на кухню. Женщина держала сына на руках, и тут на плите сбежало молоко. Нервы у нее были напряжены, и она от неожиданности вздрогнула. Ее больные руки разжались... Ребенок упал прямо на кафельный пол…

— Господи! Он… убился?

— Да. На глазах у матери… После этого она лишилась рассудка. Вот это Мать! Настоящая Мать! С большой буквы! Перед такой женщиной я готов встать на колени! — потеряв над собой контроль, закричал Володя.

Его бледное лицо мгновенно покраснело, и я была уже не рада, что завела этот разговор.

— Что ты ползешь как черепаха?! — внезапно заорал он на меня. — Жми! Жми на газ! Я хочу побыстрее попасть домой!

Вечером я приняла душ и зашла в спальню. Володи там не было. Мне оставалось лишь юркнуть под одеяло и до его прихода либо уснуть, либо сделать вид, что сплю.

— Подожди! — остановил меня внезапно раздавшийся громоподобный голос.

Я замерла, держась за краешек одеяла, и внутри у меня похолодело от нехорошего предчувствия.

— Повернись ко мне! — услышала я команду.

Я медленно повиновалась, трепеща от страха. Таким я своего мужа еще не видела. Если бы он пил, то можно было бы подумать, будто он пьян. Лицо было искажено гневом, мутные глаза смотрели на меня с нескрываемой ненавистью.

— У тебя закончились таблетки, которые я тебе давал. Почему ты до сих пор не беременна?!

— Н-н-не зна-ю, — заикаясь, прошептала я, испугавшись еще больше при мысли о том, что он нашел надежно спрятанные мной таблетки.

— Ты не способна иметь детей? Ты — пустоцвет?!