Светлана Талан - Надеюсь и люблю

— А кому они не нужны?.. Но не хочется, ой, как не хочется устраивать эти разборки! Можно в лучшем случае распрощаться с одной звездочкой на погонах, — вздохнул Крюк, и в такт его дыханию поднялся и плавно опустился большой живот.

— А ты слушай мои советы. За них, кстати, я скоро начну брать проценты, — засмеялся Володя, довольный тем, что Крюк начал сдаваться, учуяв желанный запах прибыли.

— Что от меня требуется? — окончательно капитулировал начальник милиции.

— На следующей неделе в понедельник Хамид будет ехать за товаром. Надо изрешетить его машину, но без «мокрухи».

— Одну машину и все? — с надеждой и облегчением спросил Крюк.

— Одну машину. Я дам тебе совершенно «чистый» автомат УЗИ, он абсолютно нигде не засвечен. Из него надо дать очередь по низу, по шинам автомобиля Хамида.

— Но все равно… это будет нелегко, — заерзал Крюк на жалобно заскрипевшем под ним стуле.

— Даю дельный совет. — Володя поднял вверх указательный палец. — У тебя есть какой-нибудь скинхед, которого уже давно пора отправить в места не столь отдаленные?

— Есть один. Эта малолетняя скотина создала еще одну банду скинхедов. Мало того, что мне приходится терпеть выходки одного главаря, а тут еще этот сопляк! Но того мы не можем тронуть — он «мажор», сынок «шишки» из облсовета, а этот… Безотцовщина! Мои ребята его давно пасут, но пока ни на чем не засекли.

— Отлично! Пусть ему вручат автомат, заплатят хорошие бабки (он, конечно же, в них нуждается) и отправят попугать таджика. А ты его зацепишь, и всем будет хорошо. Тебе — похвала, а мне — польза. — Володя довольно потер руки.

— Неплохо придумано, — согласился Крюк. — Но я не знаю, когда будет ехать Хамид.

— Мои люди тебе об этом сообщат. Тебе надо будет побеседовать с начальником железнодорожной станции, чтобы в нужное время опустился шлагбаум и маневровый локомотив начал ходить туда-сюда, туда-сюда. Хам задержится у переезда, а твой скинхед пусть подъедет на мотоцикле, пустит очередь по колесам и смоется. Твои ребята уже должны стоять на перехвате. Оп! — Володя громко хлопнул в ладоши. — И попался, голубчик!

— А как же начальник станции?

— Не юли, Максим Иванович! Я-то знаю, что он твой человек. Ему тоже кое-что перепадет.

— Ну, если так, это другое дело, — произнес Крюк, довольный тем, что ему не придется отваливать кусок от своего пирога.

— Тебе, Максим Иванович, за организацию спектакля все, как полагается.

— Спасибо, Владимир Олегович, спасибо. Приятно с тобой работать, — потирал Крюк потные ладони. — А Хамид поймет, кто его предупредил?

— Поймет. Он очень понятливый, — ответил Володя и задумчиво прищурил глаза. — Ты мне скажи, как прошли похороны?

— Похороны как похороны, со всеми почестями. Ничего особенного.

— Мою корзину с цветами и соболезнования передали?

— Конечно.

— Ну и прекрасно. — Володя нервно постучал пальцами по прикроватной тумбочке и позвал: — Палыч! Проводи гостя!

Зимними вечерами от нечего делать я пристрастилась к чтению детективов. Однажды, когда я лежала с книгой на диване, мне в голову пришла спасительная мысль. «Все гениальное просто», — повторила я про себя известную истину. Я уже знала, как действовать дальше. Первым делом надо заинтересовать чтением детективов своего мужа. Даже больше. Надо, чтобы книги читала ему я, а он слушал. Я искала для этого подходящий момент, но он все не случался. С Володей мне было трудно. Рядом с ним я постоянно была в напряжении, словно натянутая струна. Очень редко случались минуты, когда с ним можно было нормально поговорить. Все остальное время — допросы, подозрения, проверка и нежелание общаться. Ранение Володи отодвинуло мои планы на потом. Но когда он стал поправляться, мне на выручку пришел сам господин Случай. Муж еще не мог работать и вести активный образ жизни, а бездействие его угнетало. И тогда я стала читать ему книги. Начала с Агаты Кристи. По моему мнению, детективные истории должны были его заинтересовать. Но, как ни странно, после двух прочитанных вслух книг Володя сказал:

— Со всем этим я познакомился еще в подростковом возрасте. А другого автора есть что-нибудь?

И тогда я начала читать ему романы современных писателей, и, к моему удивлению, они вызвали у Володи более живой интерес. Я двигалась в нужном направлении.

С приходом весны мы с мужем начали выходить к озеру и здесь, в беседке, я продолжала чтение.

— Тут, — указал Володя на камыши, — я нашел Дика.

А я подумала о том, что это, наверное, единственный благородный поступок, который он совершил за свою жизнь.

— Почему ты никогда не говорил мне о том, что служил в Афгане? — неожиданно даже для самой себя спросила я.

— А разве тебе это интересно?

— …

— Я думал, что тебя интересуют только мои деньги, — с иронией в голосе сказал Володя.

— Еще я хотела бы хоть что-то узнать о твоих родителях, кроме того, что они для тебя умерли, — выпалила я, набравшись храбрости.

— Хочешь услышать правду? — спросил Володя, и в его глазах появились боль и грусть.

Я кивнула головой, и он продолжил:

— Все время, сколько я себя помню, я жил под большим деревянным столом. Да, да, не то что ты — в обеспеченной семье. И желаний у меня было очень мало, и они были не такими, как у обычных детей. Первое — я все время хотел есть. Второе — мне постоянно было холодно. Третье — я боялся, что меня будут бить. Четвертое — я хотел избавиться от веревки, которой был привязан к ножке стола. Этот большой, тяжелый деревянный стол был моим домом, моим спасением. Мать и отец постоянно напивались. Они пропили все, что имелось в доме, а может быть, у них ничего и не было — я не знаю. Там, под столом, была моя постель — старое ватное одеяло с торчащими клочьями ваты и куртка отца вместо одеяла. По вечерам родители пили и мне, как собачонке, бросали хлеб под стол. Мать, напившись в стельку, распускала сопли, жалея меня и поглаживая по голове. Подавая мне объедки со стола, она приговаривала: «Ешь, Вовчик, ешь», а отец отвешивал ей оплеуху и кричал: «Твой Вовчик слишком много жрет! Скоро по миру пойдем! И вообще, шлюха, неизвестно, от кого ты его родила». Так заканчивался день — пьянки и драки. И стол становился моим убежищем. Я прятался под ним и ждал, когда родители угомонятся и, набив друг другу рожи, уснут. Тогда я вылезал из-под стола. К счастью, длина веревки позволяла мне дотянуться до столешницы и я мог съесть то, что осталось.

— Так вот почему ты не хочешь, чтобы тебя называли Вовчиком, — тихо произнесла я, потрясенная услышанным.

— Утром родители куда-то уходили. Мать приносила мне «игрушки»: деревянные чурки и кусочки кирпичей. А вечером повторялось то же самое, — продолжал Володя, словно не услышав моих слов. — Когда я оставался один, я пытался избавиться от веревки. Однажды мне это удалось, и я сбежал. Впервые в своей жизни я оказался на улице, впервые увидел машину, кур, других детей…