Сократ встречает Макиавелли - Питер Крифт

Макиавелли:Думаю, мы доказали на жизненном примере, что ты нуждаешься в том, чтобы я словесно дал тебе пинок под зад, иначе ты без конца будешь повторять «давай» и никогда не сможешь этого сделать. Только сочетание человека мысли с человеком действия может быть совершенным и успешным. Я – человек действия. Ты – человек мысли. Я – лев, ты – лиса.

Сократ:Когда ты представлял себя Лоренцо, ты называл себя лисой. То снова себе противоречишь. И он не нанял тебя. Почему же я должен это сделать?

Макиавелли:Потому что я уже много раз показал тебе свою способность сбивать тебя с намеченного плана разговора. И я бы мог проделать подобное еще много раз, если бы не раскрыл тебе сейчас свою стратегию.

Сократ:Поскольку мы добрались до темы психологической ошибки, я больше не буду откладывать тему твоей жизни в свете тех событий, которые могли повлиять на твою книгу. Я займусь ей сейчас и отложу пока разговор о логических ошибках практических советов твоей последней главы. Ведь именно я задаю курс и гребу в нашей лодке, а не ты, хотя течение реки и ее направление определяется Другим, но ты назовешь это «фортуной».

Макиавелли:Тебе никогда не стать хорошим писателем. Твои образы очень непостоянны. Твоя лодка одновременно и гребная и парусная.

Сократ:Именно поэтому я и не пытался быть писателем. Я не писал ни увлекательных историй, ни вообще ничего, между прочим. Но мы сейчас рассматриваем твои писания, а не мои.

Я начал изучение твоей книги с выдвижения фундаментального предположения о твоей философии человека – того не выраженного явно допущения, на котором базируются многие твои выводы. Мы обнаружили, что возвращаемся к этому предположению снова и снова, ведь ты снова и снова в своих рассуждениях отталкивался именно от него. Я сейчас зачитаю отрывок, в котором ты ясно формулируешь свое предположение, но оно не из «Государя», а из «Рассуждений о первой декаде Тита Ливия» (книга 1, глава 3). А потом я раскрою причины, скорее из твоего опыта, чем из аргументов, которые привели тебя к такому предположению.

Макиавелли:Но ты сказал…

Сократ:Нет. Ты не собьешь меня снова. Вот как звучит твой основной закон:

«Как доказывают все, рассуждающие об общественной жизни, и как то подтверждается множеством примеров из истории, учредителю государства и создателю его законов необходимо заведомо считать всех людей злыми и предполагать, что они всегда проявят злобность своей души, едва лишь им представится к тому удобный случай».

Макиавелли:Ты говорил, что многие мои последователи восприняли этот реалистичный взгляд, но несколько смягчили его…

Сократ:По крайней мере, один твой влиятельный почитатель, который и сам был правителем и в некоторой степени философом, пытался изменить твои взгляды в противоположном направлении. Он написал введение к «Государю», в котором утверждал, что «Макиавелли не хватало презрения к человечеству».

Макиавелли:Какая великолепная критика! Расскажи мне побольше об этом человеке.

Сократ:Он писал: «Макиавелли был величайшим итальянским философом…».

Макиавелли:Ха-ха! Послушай-ка это, Фома Аквинский!

Сократ:«… и учителем всех учителей политики».

Макиавелли:Ты говоришь, этот мудрый человек был правителем и философом?

Сократ:Да. Но я не говорил, что он был мудрым человеком.

Макиавелли:Чем он занимался? Где он правил?

Сократ:Он правил Италией.

Макиавелли:Всей Италией?

Сократ:Да. Как диктатор. «Дуче».

Макиавелли:Каковы были его цели?

Сократ:Он хотел восстановить былое могущество императорского Рима. Древние римляне были для него примером так же, как для тебя.

Макиавелли:Это просто чудо!

Сократ:На самом деле этот человек совершил одно чудо, замеченное всеми итальянцами – он заставил поезда приходить вовремя.

Макиавелли:Как его звали? Это имя должно почитаться вечно!

Сократ:Бенито Муссолини.

Макиавелли:У нас тут есть слушатели? Я ясно слышал звук, словно тысячи людей вдруг вздохнули, – несомненно, из почтения.

Сократ:Ах…

Макиавелли:А теперь я слышу приглушенный смех из тысячи уст. Это не надо мной смеются?

Сократ:Увы! Это часть «фортуны», над которой не властно твое «virtu». В действительности мы окружены огромным облаком свидетелей, которые видят и слышат нас, хотя мы и не можем их видеть.

Макиавелли:Где же они?

Сократ:Некоторый из них в Чистилище с тобой проходят те же мытарства. Некоторые в Раю со мной получают удовольствие и наставление, смотря и слушая. А некоторые на земле, так как наши слова записаны в книгу, озаглавленную «Сократ встречает Макиавелли».

Макиавелли:Но если мы не реальны, а лишь персонажи написанной кем-то книги, получается, что тебе не удалось опровергнуть настоящего Макиавелли.

Сократ:Этот автор пишет увлекательные истории, но он позволяет нам быть самими собой.

Макиавелли:Тогда я требую права говорить сам за себя, вместо того, чтобы подвергаться этомудопросу!

Сократ:И это как раз входило в замысел автора. Пришло время тебе рассказать свою историю и пояснить свою философию, только не логикой и аргументами, на которые привык опираться я, а личным опытом, на который привык опираться ты.

Макиавелли:Что ж. Самое время!

Сократ:Извини, я забыл сказать, что тут есть временные ограничения – у тебя всего десять минут на рассказ.

Макиавелли:Но ты говорил, что здесь нет временных ограничений.

Сократ:Нет. Но они есть на земле. Большинство читателей там не выдержат более десяти минут. Поэтому расскажи нам только о тех эпизодах, которые максимально повлияли на твое мировоззрение, особенно на то убеждение, что все люди злы.

Макиавелли:Хмм. Что ж, я должен сыграть в карты, которые я же и раздал. Должен признаться что сейчас я в том же состоянии, в котором находился, когда начал писать «Государя». Я описал это состояние в последнем предложении своего посвящения Лоренцо: «И если с той вершины, куда вознесена Ваша светлость, взор ваш когда-либо обратиться на ту низменность, где я обретаюсь, вы увидите, сколь незаслуженно терплю я великие и постоянные удары судьбы» .

Сократ:Теперь мы знаем две вещи – ты любишь собственные слова и ты нытик. Но ту уже потерял минуту. Осталось девять.

Макиавелли:Тогда я расскажу о восьми событиях, которые научили меня моей вынужденной, но реалистичной правде.