Вольтер - Орлеанская девственница. Философские повести (сборник)

Карл, опьянен от нежности и счастья,
С блестящим взором, в неге сладострастья,
С сердцебиеньем и огнем в крови,
Твердит на нежном языке любви:
«Мой друг, моя Агнеса дорогая,
Моя красавица, мой рай земной,
Как часто я страдал, тебя теряя,
Как счастлив я, что ты опять со мной,
Опять в моих объятьях тесно, тесно!
О, если б знала ты, как ты прелестна!
Но будто пополнела ты слегка,
Тебя не может обхватить рука,
Не узнаю твой стан: он был так тонок.
Какой живот, и бедра, и бока!
Агнеса! Это будет наш ребенок,
Наш милый сын, любви бесценный плод,
Который Францию превознесет.
Пусти меня скорее к милой детке,
Дай поглядеть, удобно ли ему,
Пусть милый плод к родной приникнет ветке,
Пусти меня к ребенку моему».

Кому, пусть сам читатель отгадает,
Прекрасный Карл восторги расточает?
Кого в объятиях сжимает он?
То был Бонно, пыхтящий, потный, жирный,
То был Бонно, который поражен
Был, как никто на всей земле обширной.
Все в Карле страстью воспламенено;
Он шепчет: «Этот миг я не забуду!»
И вмиг на человеческую груду
В его объятьях падает Бонно.
Какие вопли раздались, о Муза,
Под тяжестью нечаянного груза!
Аббат, слегка опомнившись, вперед
Старается просунуть свой живот,
Агнесу топчет, давит Доротею;
Бонно, вскочив, за ним бежит в аллею.
Но Ла Тримуйлю кажется, что ту,
По ком его душа всегда пылает,
Его красавицу, его мечту
Толстяк бегущий дерзко похищает.
Он за Бонно бежит, крича ему:
«Отдай ее, иль силой отниму!
Стой, подожди!» И бедного детину
Со страшной силой ударяет в спину.
Бонно прекрасную броню носил,
С ней расставаясь лишь в опочивальне;
Удар по ней подобен грому был
Иль стуку молота по наковальне.
Его торопит страх, в глазах темно.
Иоанна, видя бедствие Бонно,
Бегущего в отчаянном испуге,
Иоанна, в шлеме и в стальной кольчуге,
Летит к Тримуйлю, и ее рука
Выплачивает долг за толстяка.
Бастард, прославленный по всей отчизне,
Зрит, что опасность угрожает жизни
Тримуйля дорогого. Не ему ль
В любви и верности клялся Тримуйль?
Бастард прекрасный принимает Деву
За англичанина, несется к ней
И, справедливому отдавшись гневу,
Все, что досталось дружеской спине,
Спешит Иоанне возвратить вдвойне.

Карл благородный, созерцавший это,
Своих желаний не терял предмета
И, видя, что Агнесу бьют, за меч
Хватается, не в силах удержаться.
Он хочет за нее костями лечь,
Он с целой армией готов сражаться.
И кажется ему, что заодно
Все, находящиеся вкруг Бонно.
Он колет Дюнуа куда попало,
А тот с размаху бьет его в забрало,
Несноснейшую причиняя боль.
Когда б он знал, что это был король,
С каким бы ужасом на мир взглянул он.
В каком бы огорченьи потонул он!
Бастард и Деву ранит; та его
Разит мечом в неистовстве и гневе;
Но рыцарь, не страшася ничего,
Бросает вызов королю и Деве;
Направо и налево, здесь и там,
Он их с размаху бьет по головам.
Иоанна, Дюнуа, остановитесь!
Как будет горько вашему уму
Понять впоследствии, с кем бился витязь,
Удары Дева сыпала кому!
Тримуйль с неостывающей отвагой
Дерется с кем попало и порой
Иоанны прелести щекочет шпагой.
Бонно не занят этою игрой,
Гул битвы меньше всех его смущает.
Он получает, но не возвращает
И со слезами бегает кругом,
Опережаемый духовником.
Круговоротом бешеная злоба
Бурлит широко по всему дворцу,
И верные друзья, лицом к лицу,
Сражаются, любя друг друга оба,
Агнеса стонет, Доротея льет
Потоки слез и милого зовет.

Тут Бонифаций, полный сокрушенья,
Уже уставший призывать творца,
Заметил, что на битву с возвышенья
Хозяин грозный этого дворца,
Гермафродит, обыкновенно хмурый,
Глядит, держась от смеха за бока.
Мгновенно голова духовника,
Где под защитою святой тонзуры
Еще остался смысл, озарена
Была догадкою, что, без сомненья,
Виновник и зачинщик Сатана
Неслыханного самоизбиенья.
Он вспомнил, что Бонно носил с собой
Мускат, гвоздику, перец, соль, левкой {296},
При помощи которых наши деды
Различные предотвращали беды.
Духовнику был кстати груз такой.
Молитвенник при нем был. В тяжкой доле
Набрел он на спасительную нить,
При помощи молитв и горсти соли
Лукавого задумав изловить.
Над таинством трудясь, подобно магам,
Бормочет он: «Sanctam, Catholicam,
Papam, Romam, aquam benedictam»;
И, чашу взяв, спешит проворным шагом
Врасплох святою окропить водой
Отродие Алисы молодой.
Едва ли Стикса огненная влага
Для грешников губительней была.
Волшебник загорелся, как бумага,
И, вместе с колдовским жилищем, мгла
Хозяина его заволокла.
Еще не исцелившись от недуга,
Искали рыцари во тьме друг друга.
Мгновение спустя обман исчез;
Нет больше битв, ошибок, злых чудес,
Любовь опять сменила раздраженье,
Ничто не затемняло больше глаз,
Вернулся, бывший в их распоряженьи,
Рассудка незначительный запас;
Увы, к стыду людей, на нашем свете
Недолго исчерпать запасы эти.
Совсем как напроказившие дети,
Смотрели паладины в этот час;
Полны смиренья и господня страха,
Они поют псалмы у ног монаха.
О благородный Карл! О Ла Тримуйль!
Я восхищенье ваше опишу ль?
Повсюду слышалось: «Моя Агнеса!
Мой ангел! Мой король! Моя любовь!
Счастливый день! Счастливый миг! Завеса
Упала с глаз! Тебя я вижу вновь!»
На сто вопросов с этих уст счастливых
Слетает сто ответов торопливых,
Но чувств не может выразить язык.
Отеческие взоры духовник
На них бросая, в стороне молился.
Бастард к Иоанне нежно наклонился
Со скромным выраженьем чувств своих.
Тут постоянный спутник страсти их,
Осел священный, Франции на славу,
Издал громоподобную октаву
Всей силой легких. Небо потрясла
Октава благородного осла.
Качнулись стены замка. Задрожала
Земля, и Девственница увидала,
Как падают при звуках громовых
Сто башен медных, сто дверей стальных.
Так было раз уже во время оно,
Когда, презрев кровопролитный бой,
Евреи укрепленья Иерихона {297}
В единый миг разрушили трубой.
Теперь чудес подобных не бывает.

Мгновенно замок вид переменяет
И, созданный неверием и злом,
Становится святым монастырем.
Салон Гермафродита стал часовней.
Опочивальня, прочих мест греховней,
Где буйствовал хозяин по ночам,
Преобразилась в величавый храм.
По мудрому творца определенью,
Не изменила местоназначенью
Лишь зала пиршеств, и в стенах ее
Благословляют пищу и питье.
Душою в Реймсе, в стенах Орлеана,
Так говорила Дюнуа Иоанна:
«Все нам благоприятствует. Заря
Любви и славы светит нам отныне;
И дьявол посрамлен в своей гордыне,
Беспомощною злобою горя».
Она ошиблась, это говоря.